И видно было, что всѣ эти люди, мужчины и женщины, переполнявшіе просторную мастерскую, въ первый моментъ были охвачены смущеніемъ. Они чувствовали что-то, чего не было въ нихъ самихъ, и что, все-таки, было человѣческимъ, а не божественнымъ. Усмѣшка Андрогине, — усмѣшка спокойнаго превосходства, какъ легче всего было истолковать съ перваго взгляда, — почти оскорбляла ихъ. Когда, затѣмъ, наступила реакція, — женщины заговорили первыми, и въ ихъ словахъ послышалась оборона.
— Это — ничто. Оно не можетъ возбудить ни любви, ни ненависти.
Но не могли оторвать глазъ отъ загадочнаго тѣла и загадочной улыбки, которая оживляла снисходительно склонившееся загадочное лицо, возбуждая какія-то острыя, новыя и еще не извѣданныя желанія.
Женщина сказала:
— Оно призываетъ. Смотрите оно призываетъ съ тѣмъ, чтобы насладиться и обмануть.
— Это неправда! — быстро возразилъ мужчина, одинъ изъ каменщиковъ. — Оно всматривается въ тайну и указываетъ путь къ этой тайнѣ. Но, дѣйствительно, его нельзя ни любить, ни ненавидѣть.
И безсознательно они выдѣляли черты, которыя были близки имъ самимъ, — мужчины — мужественныя, а женщины — женственныя, — и тѣмъ безсознательно разрушали то, что очаровывало, — возможное воплощеніе невозможнаго. Но когда женщины отнимали дѣвственную женскую грудь, которая могла бы служить для любви и материнства, — мужественный торсъ становился фальшивымъ и незаконченнымъ. А склоненное лицо издѣвалось надъ этими безпомощными попытками.
Но женщины уже ненавидѣли его.
Лія была здѣсь же, на своемъ мѣстѣ. Когда оживленныя движенія толпы и вся эта суета слишкомъ утомили ее, зрители одинъ за другимъ ушли и мастерская опустѣла. Остался только самъ художникъ, а съ нимъ— Лія и Абела.
Абела не говорила ни слова. Но на ея лбу запечатлѣлось сосредоточенное напряженіе мысли и она, вся проникнутая женственностью, почти съ досадой выслушивала слишкомъ быстрые приговоры другихъ. Ея се-стры по полу впервые показались ей слишкомъ грубыми.
— Вотъ, ты опять создалъ нѣчто, чѣмъ можемъ гордиться мы всѣ! — съ чувствомъ удовлетворенія сказала Лія. Она слѣдила за работой Коро съ самаго начала, и ей одной было извѣстно, какъ легко, какимъ быстрымъ постиженіемъ, почти сверхъестественнымъ, разрѣшалъ художникъ поставленную самому себѣ задачу. — А ты, какъ будто, недоволенъ, мой любимый?
— Нѣтъ, нѣтъ, я доволенъ. Даже слишкомъ доволенъ. Вѣдь даже взыскательный Акро почти похвалилъ мою работу.
Онъ долго смотрѣлъ Андрогине, исправилъ освѣщеніе, чтобы лицо выступало еще рѣзче. Потомъ круто повернулся къ своимъ друзьямъ и сказалъ: