Кроха (Кэри) - страница 211
Она его куснула.
Он замер перед ней в испуганном замешательстве. А потом захлопал в ладоши.
– Ты делаешь успехи, Шарлотта! Ты меня поражаешь! Кусай еще! Кусай меня!
Она и впрямь пришла в себя. Но не стала прежней. Ее раздражало, когда Куртиус пытался притронуться к ее волосам, но иногда она позволяла ему приводить их в порядок. И он аккуратно, любовно подрезал ей пряди. Эдмон показал ей старые бухгалтерские книги, и она, действуя рабочей рукой, вырвала из них несколько листов. Мы перенесли ее в большой зал, но там царил полный разор: в зале стояло множество пустых стульев, где некогда восседали восковые люди, и пустых пьедесталов. Мы пронесли ее мимо оставшихся восковых фигур, которые ее не заинтересовали. Я показала ей наши новые работы – полки, заставленные десятками гипсовых Маратов, но она явно ничего не понимала. Я показала ей заработанные нами деньги, но это были новые деньги, бумажные ассигнаты, и всякий раз, когда мы совали их ей в ладонь, она их роняла на пол. Потом Эдмон подхватил ее под мышки, а мы с Куртиусом взяли ее за ноги и отнесли по лестнице наверх. Она предпочитала, сочла я, вернуться к себе в спальню.
Эдмон принес манекен Анри Пико, уже сильно обтрепанный, со вспоротой грудью после того, как Мартен Мийо и его сообщники выпотрошили его, и теперь он стоял с запавшей грудиной.
– Я хочу, маман, чтобы вы вспомнили папа и меня. Я – Эдмон, ваш сын. Очень может быть, что нынче я выгляжу совсем иначе, чем раньше, очень может быть, и вам нужно напрячь память, чтобы узнать меня. Но я хочу, чтобы вы знали меня таким, каков я есть. Ваш сын повзрослел и наконец-то стал сильным.
Куртиус грыз костяшки пальцев, скрючившись и глядя в сторону.
Эдмон поставил своего выпотрошенного отца перед матерью, и она стала на него смотреть, и смотрела, смотрела, не отрываясь, но ничего не видела.
– Папа, – вспомнил Эдмон, – говорил очень тихим голосом, почти шепотом.
Куртиус отпрянул, ужаснувшись тому, что вдова вспоминает своего покойного мужа.
Вдова устремила взор в потолок.
– Папа, – вспоминал Эдмон, – иногда кивал во время разговора.
Куртиус несколько раз кивнул, сердясь на самого себя. Он так часто имитировал людей, которых отливал из воска, – пытаясь понять их характер, – что это давно вошло у него в привычку. И теперь, когда Эдмон вспомнил своего отца, мой наставник непроизвольно стал его копировать.
Вдова глядела в потолок.
– Папа, – вспомнил Эдмон торжествующе, – обычно распевал гимны во время работы.
– Нет, не распевал! – прошептал Куртиус, но тут же принялся мурлыкать себе под нос.