Дрова были сыроваты и сильно дымили. Кибитка быстро наполнилась едким черным дымом. И хотя Сердар полжизни своей провел в черной кибитке и привык к дыму очага, он раскашлялся до слез.
«Придет время, — думал Сердар, — и не будет черных кибиток, люди будут жить в светлых домах с большими широкими окнами, но до тех пор придется еще нам поглотать дыма… Не задохнулась бы моя Мелевше в клубящемся зловонном дыме вековых обычаев.
Что, если ее оплетут сетью интриг, паутиной угроз и я не смогу освободить любимую? Ведь даже я на минуту, пусть на долю минуты, но все же усомнился вчера в Мелевше, читая письмо Гандыма. Интриганы действуют так хитро, так ловко… Ведь за любовное письмо нельзя привлечь к ответственности, да и не понесу я его в сельсовет, они это прекрасно знают. Они все рассчитали.
Наши враги сейчас сильнее нас с Мелевше. Их поддерживают многие. В каждом доме есть девушки на выданье, и родители давно уже подсчитали, как и на что потратят калым, который получат за дочку. Если мы устроим комсомольскую свадьбу, если Дурджахан не возьмет калыма, молодежь захочет подражать, и многие родители лишатся больших денег…»
Тревога, неотступная тревога овладела Сердаром. Она заслонила небо, она надвинулась на него, как туча надвигается на солнце, плотной тенью накрывая пасущуюся в песках отару. Он не мог больше оставаться в кибитке, не мог бездействовать. Но куда идти? С кем посоветоваться? Решил — к тете Дойдук.
У того места, где он когда-то подрался с Гандымом, оторвавшим головку птенцу, Сердар остановился. Маленькая Мелевше с полными слез глазами, дрожащими тоненькими ручками державшая обезглавленную пичужку, встала вдруг перед его глазами…
Если бы сейчас все можно было решить дракой! Уж он бы не дал Гандыму спуска! А как чешутся руки! Как хочется измордовать мерзавца, объяснить ему, чего он стоит! Да ведь не ухватишь его — хитер, в открытый бой не вступает, действует исподтишка, тайком…
Какой-то мужчина прошел мимо, поздоровался, Сердар кивнул машинально, но даже не понял, кто это был.
Он шел, глядя себе под ноги, и хотя голова его занята была мыслями о любимой, не мог не отметить, что поземка усиливается, что, если к вечеру ветер не утихнет, ночью быть буре. Ему вдруг представилась зимняя пустыня; на огромных, диких ее просторах бушует метель, воет ветер, белая мгла закрыла горизонт, отары овец мечутся, пытаясь найти спасенье… Жалобно стонут под порывами вьюги кусты, клонятся к земле кривые стволы саксаула…