Я отпил остывший чай и попытался собрать разбегающиеся мысли.
— Что с «Планом «Б»?
— Полковник Слащев ожидает сигнала к началу операции. Его люди полностью готовы. Это касается и отряда, прибывшего на место ранее.
— Хорошо. Что еще у нас?
Палицын с готовностью продолжил доклад.
— Сегодня пришло сообщение о мятеже в словацком полку Гонведа.
— 67-й полк?
— Не только, Государь. Только что пришло сообщение, что при попытке разоружения поднял мятеж еще и 71-й пехотный полк, который войдя в отношения с итальянским командованием, согласился сдаться на условиях сохранения оружия и включения этого полка в состав Словацкого корпуса, который формируется на нашем фронте.
— Интересно. И что итальянцы?
— Насколько я могу судить, такой поворот стал для них полной неожиданностью, и они сейчас решают, что с этим делать. Войска на этом участке фронта к наступлению не готовы и, максимум что они могут сделать, это попытаться занять оставляемые словаками позиции. Но там, ясное дело, конфигурация обороны предусматривает совсем иное направление, а значит, потребуется перестройка всей системы.
— Я правильно понимаю, что путь на Истрию открыт?
Палицын кивнул.
— Да, можно и так сказать, Государь. Но сил у итальянцев нет. Все, что только возможно, задействовано во Франции. Да еще и итальянские территории в Швейцарии потребовали дополнительных войск. Так что, без ослабления на других участках фронта, Италия в данный момент наступать не способна.
— Прелестно. Мы можем организовать взаимодействие этого полка со Словацким корпусом?
— Это возможно, Государь. Но все же я бы не рассчитывал на то, что этот полк пойдет в наступление на Истрию.
— А нам этого и не нужно, генерал. Своими новыми землями итальянцы пусть занимаются сами, мы не будем для них таскать каштаны из огня. Но иметь там силу, на которую мы, пусть и косвенно, но имеем некоторое влияние, как мне представляется, будет совершенно не лишним. Особенно в преддверии вступления корпуса в дело.
— Да, Государь.
* * *
ПАРИЖ. ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСУДАРСТВО. Ночь на 12 (25) июля 1917 года.
Мостовский смотрел в тьму Парижа. Лишь кое-где что-то догорало, что не успело выгореть с момента окончания вечернего обстрела. Вообще, эти обстрелы уже превратились в некий ритуал, не имеющий конкретной цели и ведущийся лишь потому, что так уж сложилось. Утром и вечером германская артиллерия укладывала снаряд за снарядом в западную часть города, который оставался под контролем союзников, вообще не ставя перед собой каких-то задач, кроме причинения Парижу максимального ущерба и тотальных разрушений.