— Но вовремя дербалызнул, Василий Григорьевич! Либо забыл: на счастье ведь перед дарами бьют! Э-э, да все одно! Раз вверх тормашками споначалу пошло — бей ее, давай сюды черепки!
Василий подобрал пару осколков покрупней и, все так же не поднимая глаз на жениха с невестой, сам бросил их через стол.
— На счастье!
От порога горницы, из боковушки и даже из кухни грохотало: "Молодка, молодка, молоденькая…"
Расталкивая танцующих локтями, лез к гармонисту со стаканом и шишкой на тарелке женихов дружка.
— "Молитву Шамиля" командир просит, Федька! Жарь "Молитву"…
Гармонь оборвала свой сыпучий бесовский перебор. На миг примолкло все в хате, потом смешалось в нестройном радостном гуле. Танцующие, давя друг друга, стали тискаться по сторонам. Чертом взметнулся в образовавшийся кружок невестин дружка; махая длинными руками, словно ветряк, пошел разбуравливать круг. Когда руки перестали уже цеплять по носам и чубам, стал кидаться на всех, хватая за что попало, толкая в грудь, в спину, в плечо…
— Раздайся, раздайся! Казак танцевать хочет!..
Девки с визгом теснились, прижимая к стенам хлопцев, хохотали от щекотки, от их близости.
Иван, пробившись к сеням, сорвал с гвоздя свою волглую от талого снега бурку и через головы метнул ее в круг:
— Давай, Федька!
Федор, слизнув с безусой губы самогон, бросил через плечо опорожненный стакан, тряхнул головой и пригнулся над трехрядкой, чуть не до мехов свесив русый чуб. Разинутые рты, широко раскрытые глаза — все замерло, устремившись на тонкие Федоровы пальцы. А тот медлил, будто искушая терпение, будто ожидая предела. И, выждав одному ему известный момент, шевельнул пальцами бледной, небрежно кинутой на колено руки. Потому сразу — будто птица метнулась — рука легла на лады, кончики пальцев, почти не касаясь их поверхности, пробежали по перламутровым пуговкам, затронули бревнышко крайнего клавиша. И слабая волна звуков оторвалась и поплыла от едва приметно дохнувших мехов. Потом — вторая волна, посильней, третья, и вот уже мелодия, рожденная где-то в горах под звуки ветра и клекот орлов, всколыхнула воздух, полилась медлительно и торжественно, продирая морозцем по коже.
— Пойдем, пойдем, поглядим, — горячечно шепнула Гаша Антону и потянула его из-за стола.
Теперь уже внимание всех перекинулось на танцора. Оставив недопитый стакан, Легейдо, прихрамывая, выходил из-за лавки, и к хромой его ноге тянулись недоверчивые и тревожные взгляды: "Молитва Шамиля" — не просто танец, а танец виртуозный…
Будто и не замечая этих взглядов, Мефод вступил в круг, покручивая усы над усмешливым ртом. И вдруг, как-то разом подобравшись, весь напружинившись станом, затянутым в форменную черкеску, легким прыжком скакнул к бурке, упал на нее коленом и закрыл руками лицо.