…В пятнадцать ноль-ноль объявили общее построение на плацу. Строились поротно, быстро и без суеты: к чему другому, а к построениям эти люди были привычны. Только очень уж странно выглядели их ротные колонны. Едва не половина стоявших в них были босыми, многие без пиджаков и рубах, а некоторые и вовсе в одних трусах или кальсонах.
Ждали довольно долго. Наконец из дверей штаба вышел в сопровождении группы офицеров пожилой тучный полковник — командир учебного полка. Приняв рапорт дежурного, он зычно поздоровался и тут же невольно поморщился, услышав нестройный, а кое от кого и нарочито дурашливый ответ. Пройдясь вдоль извилистой линии передних шеренг, неожиданно скомандовал:
— Даю три минуты сроку. Всем беспорточникам бегом в казармы и одеться как подобает. К строю подойти нельзя — разит самогоном. Позор! Разойдись!
Никто никуда не побежал. Те, к кому относилось определение «беспорточники», остались на месте, даже с какой-то бравадой ожидая дальнейшего развития событий.
— Так нет у нас штанов, у шинкарок пропили! — выкрикнул кто-то из глубины строя.
И полковник, словно удовлетворившись этим объяснением, кивнул, всматриваясь в нестройные шеренги.
— Смирно! Те, кто явился сюда для вольготной жизни, два шага вперед! Такие защитники Родине не нужны!
— Ого! А нам говорили, что она в нас очень нуждается, — опять послышался безымянный голос.
— Кто это сказал? Молчите. И правильно, потому как признаваться в собственной глупости и наглости стыдно. А если кто еще так же думает, запомните то, что сейчас вам скажу. Я не оратор, с восемнадцатого года служу. Может, и не очень гладко скажу, зато от сердца, что думаю.
— Давай, батя, толкни речугу! Давно умных советов не слышали.
— Так вот: не Родина-мать в вас нуждается, а вы в ней! Она по своей доброте дала вам последний шанс вернуться на правильный путь. И те, кто еще не совсем потерял и пропил свою совесть, должны понимать, что все мы в неоплатном долгу перед нею. И сейчас, когда кованый фашистский сапог топчет ее, когда незваный и нахальный враг своим вонючим дерьмом гадит на нашу землю, когда обнаглевшие бандиты терзают ваших матерей и любимых, как назвать тех, кто в это время думает о том лишь, где бы ему тряпки с себя спустить и нажраться самогонки?
Я вас спрашиваю, как таких пакостников называть прикажете? Молчите?! И еще как старый солдат вам скажу: лакают они эту самогонку не от ухарства своего, а от трусости. Фронт их страшит, вот и пьют! Здесь, в далеком тылу, за чужой спиной им безопаснее и отраднее. Тут им у беззащитных женщин и детей последний кусок украсть проще…