— Нет, не знаю. Женщин в Ленинграде еще много осталось, а вот сынишка ваш вполне может находиться в лесу, недалеко отсюда, — сказала ему одна из матерей, держа на руках закутанного в шерстяной жилет мальчика лет пяти-шести.
— Где это? — ухватился за появившуюся надежду Алексей. — И почему дети в лесу находятся?
— Лечат их там, — так же тихо и спокойно пояснила женщина. — Прошлой зимой хотели отправить из Ленинграда по льду Ладожского озера большую партию ослабевших от голода детей. Но их перехватили немецкие лыжники. Сопровождавших взрослых всех расстреляли, а детей угнали в Шлиссельбург. Там им сделали тифозные прививки и по льду Невы отправили их обратно в город.
— Зачем? — осевшим голосом спросил Медведев.
— Чтобы вызвать эпидемию тифа в Ленинграде. Зараженных детей, конечно же, изолировали. Где-то здесь недалеко построили для них бараки и лечат. Только туда никого не пускают.
— Как же это? — посерел лицом Алексей, но женщина только пожала в ответ плечами и, отвернувшись, устало прислонилась к дереву.
Медведев зачем-то еще постоял рядом с ней, потом молча повернулся и, ссутулившись, направился к своей роте, которая уже строилась в походную колонну.
Дорога сначала тянулась вдоль берега, рядом с артиллерийскими дотами и землянками подразделений укрепрайона, затем круто свернула в большой хвойный лес. Впереди медленно, будто на похоронах, катили два грузовика с имуществом. В кабине головной машины сидел офицер, встретивший штрафников в порту. Не только бойцы, даже командиры, не знали конечного пункта маршрута.
Часа через два объявили привал, и тут снова сцепились между собой Красовский с Фитюлиным.
— Тут вот, — заявил Славка, — все своим геройством и выдержкой хвастают, а я, от души скажу, струхнул маленько. А чего скрывать? Темно как в погребе, корыто наше скрипит по всем швам, вот-вот развалится. А тут еще снаряды вокруг ухают. Случись что — не выскочишь. И знаете, кто мне страх помог одолеть? Наш отделенный! Когда старшина фонарик зажег, глянул я на него, а он скрючился в углу, весь синий от страха, губами трясет и вроде как молится…
— Да что же ты врешь, паскуда? — взвился Олег. — Язык тебе, балаболу, укоротить надо!
— Ты, командир, на меня не шуми, — презрительно прищурился Славка. — Я не вру, и ты это отлично знаешь. И говорю я об этом к тому, что ты из-за своей трусости можешь нас всех угробить в трудный момент. Тебе командовать надо будет, а ты от страха в яму какую-нибудь спрячешься. Уж лучше сейчас покайся и откажись от отделения.
Слова Фитюлина, сказанные со спокойной уверенностью в своей правоте, озадачили всех. Бойцы молчали, стараясь не глядеть на Красовского. Подавленно притих и он сам, даже оправдаться не пытался.