Угольные копи в Даокхе были невелики — в период самых интенсивных работ здесь нанимали пять-шесть тысяч кули. Вначале, когда велись разработки пластов у подножия гор, хватало нескольких вагонеточных веток. Шахтеры рубили уголь кирками, грузили в вагонетки, которые сами и увозили. Взрослым за день платили по двадцать-двадцать пять су, детям — не больше восьмидесяти. Так появилась на копях узкоколейная железная дорога, протянувшаяся до речного причала, были выстроены ремонтные мастерские и обогатительный цех. Но главным занятием нескольких тысяч кули по-прежнему оставался изнурительный труд в темных, душных забоях, а основным орудием — кирка. Правление шахт считало излишним механизировать их труд: никакая машина не могла соперничать с дешевой рабочей силой. А случится обвал и под землей останется десятка два-три кули — владельцы не несли никакого убытка, ведь о социальном страховании не могло быть и речи!
Рабочие ютились в жалких лачугах, бараках, которые они сами для себя строили из тростника. Постепенно вырастали целые поселки на склонах гор, холмов и близ ручьев. У них даже были свои названия: «Белая канава», «Коровий хлев», «Церковный», «Рыночный», «Поселок у конторы Туиня»… Люди настолько привыкали к этим названиям, что уже не задумывались, откуда они взялись, эти убогие и жалкие имена, впрочем, такой была и жизнь их обитателей — убогой и жалкой.
Еще затемно поднимались они в своих лачугах, наскоро что-то ели при свете керосиновых ламп и шли на работу. На женщинах и на мужчинах были старые, потрепанные ноны, латаные-перелатанные кофты и штаны, и у каждого через плечо — кошелка с комком риса и щепотью соли. Ноги круглый год не знали никакой обуви. В темноте шли они отовсюду по извилистым тропинкам, среди влажного от росы тростника, покрывающего холмы, поднимаясь все выше в горы к своим участкам.
Вначале рабочие шли на склад. Столпившись в тесном дворе, заваленном щепой и кучами карбида, они получали у подрядчика лампы, кирки, ломы и лопаты. Перед тем как спуститься в шахту, они повязывали голову черными косынками либо натягивали самодельные береты и парами входили в черную, бездонную пасть штольни, где оглушительно ревел вентилятор.
Узкие тоннели с низкими кровлями, подпертыми деревянными стояками, были рассчитаны только на ширину вагонетки. Идти приходилось пригнувшись, чтобы не задеть балки креплений и воздухопроводы, беспорядочно бегущие над головой.
Стоило рабочему войти в устье штольни, как в лицо ему ударял знакомый удушливый жар. Впереди — сплошная темнота. Фонари тут же запотевали, точно покрывались росой, и шипели, бросая бледные мерцающие пятна на вагонеточные рельсы. Рабочие шли на ощупь, то чавкая по грязи, то ступая по острым угольным осколкам, которые в кровь ранили ноги. Грохот вентилятора постепенно затихал, в немой и плотной темноте человек слышал лишь звук собственных шагов да шлепки капель, падавших с потолка и со стен. Так и шли они молча по бесконечному тоннелю, и тени их плясали на мрачных стенах.