Да кто же хотя бы из придворной челяди, толкавшейся на «Полярной Звезде», мог сказать о худом правлении власти? А тут это признавала сама императрица и ещё утверждала, что зло неизбежно вело к мору народа. Ведь именно против такой политики боролся он вместе с рабочими. Ай да Екатерина! Вот так императрица! И когда ещё написала всё это — в 1768 году! Пётр пошёл к Фабричному:
— Беру!
— А не грешно революционеру знакомиться с такой дамой? — улыбнулся Павел.
— По-моему, любому революционеру просто грешно не познакомиться с такой дамой.
— Ого!.. Хм, валяй...
Давно не читал он буквально взахлёб и с каждой страницей всё явственней видел, что нынешний император совершенно не слушал советы мудрой прабабки, точно назло ей всё делая наоборот. Почему? Не мог же специально рубить сук, на котором сидел так высоко. Тогда всё-таки по какой же роковой причине фатально вёл державу к могиле? Самым примитивным объяснением подобной нелепости являлось одно: последний самодержец всея Российской империи тоже не читал великий «Наказ». Возможно, даже не знал о его существовании. Вместе с бесчисленными министрами, которым не требовалось воевать с властью и гнить тут.
Пётр был не таким. Закрыв книгу, сразу вручил её Леониду. Тот брезгливо скривился и разразился гневной тирадой о смертельной опасности для каторжанина в цвете лет лишь платонически якшаться с дамой, а тем более — по всем статьям чуждой в классовом отношении. Пусть куражится. Пётр дал книгу Дмитрию, который уже через полчаса начал читать её вслух. Камера оцепенело слушала. Затем принялась обсуждать бесценный «Наказ». Все согласились, что Россия давно бы стала совершенно другой, будь выполнено это завещание действительно Великой императрицы. А щербатый пройдоха, допустивший невольный промах, подвёл итог:
— Все вы единогласно признали, что сия крамольная книга подрывает самодержавие. Уверен: она давно везде запрещена и начисто изъята. Сохранилась только в нашем медвежьем углу. Потому предлагаю переправить её уцелевшим подпольщикам как самое мощное оружие грядущей революции. Саму же Екатерину Великую рекомендую немедленно включить в состав ЦК большевиков. Почётным членом.
— И эсеров. Вместо Минора, — добавил Петрович.
— А чем хуже меньшевики? — возмутился Кунин. — Нас тоже надо усилить подобным авторитетом!
Предложения нарастали, веселя подзакисших людей. Могла ли царица подумать, где встретит самых радушных сторонников! Поскольку ближайшей оказии к подпольщикам не было, книгу передали соседям. Так она и пошла будоражить централ...
На этом единодушие камеры, к сожалению, завершилось. Далеко отсюда разворачивались бои, но война всё равно разделила людей, словно линия фронта. Эсеры с меньшевиками превратились в ярых оборонцев, ратующих за победу России. Большевики стали такими же ярыми пораженцами, убеждёнными, что это неминуемо сметёт царизм и приведёт к победе революции. Баталии между ними позволили каждому проявить полководческие таланты, которых так не хватало целой армии генералов... Перемирие воцарялось лишь на время обеда, к величайшему сожалению, безбожно скудеющего. Хлебный паёк упал до полуфунта в день. Совершенно исчезло мясо. В кухонных ушатах заметно сократился даже спасительный горох. И Пётр поневоле придерживал руку, когда собирал ковшом казавшийся жирным навар из червей. Слабея от голода, люди замерзали в плохо натопленных камерах и повально болели. Надрывный кашель постоянно заглушал все звуки.