— Спать!
Пётр увернул висящую над столом керосиновую лампу. Камера погрузилась во тьму, полную шёпота, шорохов, кряхтенья и вздохов.
Ночь тянулась неимоверно медленно. Уже привыкшие к превратностям судьбы и пакостям начальства, все опасались, что там, в далёком-далёком Питере, насыщенном другими сногсшибательными событиями, легко могли забыть о каких-то каторжниках затерянного в тайге Александровского централа... Даже вспоминали девятьсот пятый год и ночной расстрел заключённых Бутырской тюрьмы. От лихорадки напряжения многих тянуло к ушату с водой или параше. Петра донимало то и другое. Не выдержав, стрельнул у Дмитрия закурить. Камера тут же облегчённо задымила до утреннего свистка и надзирательского приказа:
— Становись на поверку!
— О-ох, последнюю ли?.. — судорожно зевнул Леонид, после чего старательно перекрестил рот.
Едва успели выцедить пустой кипяток, для солидности именуемый чаем, возник сияющий Тимофеев и срывающимся голосом выдохнул:
— В Иркутский Исполком пришла телеграмма Керенского освободить всех политических! Сюда едет прокурор!
Что тут началось... Кажется, потолок выгнулся куполом от единого вскрика:
— Ур-ра-а-а! Воля!! Во-о-о-ля-а-а!!! Домо-о-ой!!!
Глядя сквозь решётку на ликующих каторжан, сердобольный надзиратель испуганно бормотал:
— Што с людьми-то деется... Упаси боже, так и слободу можно не увидать...
Когда все относительно успокоились, вытерли счастливые слёзы и прикинули первые шаги на свободе, Леонид вспомнил о библиотеке:
— Товарищи, забрать бы её надо. Хотя бы научные книги.
— Действительно, товарищи, как же быть с библиотекой? — поддержал его Пётр. — Не оставлять же на карты шпане.
— Заберём все научные книги! — единодушно согласилась камера.
Пётр попросил надзирателя позвать Фабричного.
— Павел, наша камера постановила увезти научные книги.
— Вот хорошо-то! А как это сделаем?
— Ты отбери их. Каждый возьмёт по нескольку штук. Вот и вынесем.
— Ладно. Прекрасно!
А Петра уже звали солдаты, сплошь облепившие решётки своих камер. Они затравленно спрашивали:
— Нас как же, выпустят или нет? Неужто вы уйдёте и бросите нас тут гнить?!
Пётр ещё сам не знал, что предпринять. Посоветовался с Тимофеевым, предложив:
— Пусть их пока хотя бы в армию заберут, что ли. Ты настаивай на этом перед Исполкомом.
К счастью, в Иркутске одобрили дельное предложение и вернули уже спасительной для солдат телеграммой. В ответ они так браво рявкнули «ура», что немцы наверняка приняли этот боевой клич за внезапную атаку новой части и бросились врассыпную.
Тем временем, чтобы не терять его зря, надзиратель позвал в дежурную комнату снимать кандалы. Хлынули туда звенящим весенним потоком. Недалеко от лестницы Пётр внезапно учуял божественный запах, который заставил поперхнуться слюной. Не утерпев, заглянул в художественную мастерскую, где пекли оладьи! Мастеровые каторжане тут что-то зарабатывали за свой труд. Вот и поставили с вечера огромную кастрюлю теста. А сейчас на трёх сковородах творили пиршество в честь долгожданной свободы! В последний раз оладьи пекла мать, провожая его в армию. Почти забытый аромат обжигал ноздри, кружил голову, живот истошно взвыл на разные голоса. Пётр взмолился: