На цыпочках я вернулся на кухню. Григорий заинтересованно рылся в холодильнике.
— Маслинку хочешь? Глянь, сколько жратвы у гада.
Я взял маслинку. Какой ужас, подумал я. Стоило ради этого знать шесть языков, ездить на раскопы, что-то писать. Бактрийское царство… Великая Парфия… Послышатся звук отъезжавшей машины. Хлопнула дверь. Вошел Кока.
— Ладно, ребята, — сказал он. — Я должен работать.
И он крепко пожал мне руку.
Так мы в очередной раз оказались на улице.
— Хороший друг, — сказал мальчик. — Наплюй. Пойдем ко мне. Не так далеко идти, в конце-то концов.
Он жил у Таврического сада, в хорошем месте и хорошо. Впрочем, все богатые квартиры, которые я успел повидать, походили друг на друга, как стодолларовые банкноты, как новые офисы, как унитазы XXI века. Жизнь изменилась к лучшему, и сразу чего-то стало не хватать.
Нет ничего печальнее вида вещей, предоставленных самим себе. Диван, на который никогда не упадут отчаявшиеся любовники. Книги, на страницы которых никогда не упадет чей-то внимательный взгляд. Чашки, которые не держали руки бабушек. Часы, которые не перейдут к внукам. Тысяча мелочей, безымянных для их владельца, не оправданных мечтой, не согретых воспоминанием. Дом как набор функций.
Мы сели на ковре, точно в пятне света от лампы, расставив вокруг себя бутылки, стаканы, пакеты с соком. Он наклонил голову, и блики пошли по его волосам. Я поднял руку и тут же опустил. Он улыбнулся. Я опять поднял руку, посмотрел на нее — и словно увидел впервые. Нелепая, жадная рука. Рука упала.
— Эй! сказал он. Ты где? Вот, сказал я. Как ты? Мне хорошо. Повторим? Это счастье, подумал я; еще одна бутылка, всегда можно найти себе занятие. Если не можешь удержать мечту — крепче держи стакан.
Мы повторили.
— Воспринимай меня так, как принимаешь жизнь — просто. — Просто? Я принимал жизнь по капле, как горькое лекарство. Как Сократ свою цикуту, хотя и с противоположным эффектом.
— И что же ты молчишь?
— Вообрази, что мне не о чем с тобой разговаривать.
— Ну, расскажи о себе.
— Родился, крестился, женился, развелся, — сказал я быстро. — А ты?
Он пальцем размешал сок и водку в стакане.
— А я никогда не спал с мужчинами.
Успеешь спедить, подумал я. Только вот со мной ли?
— Разве я об этом спросил?
— Разве нет?
Я притих.
— Твои друзья забавные.
— Ну и что?
Он улыбнулся.
— Ничего. Я вижу, ты просто не любишь людей.
— Фу! — сказал я.
— «Не любишь» в значении «не интересуешься». И Аристотель забавный.
Что было забавного в Аристотеле?
— А с кем ты еще знаком?
— Мало ли. Троцкистов знаю.
— Кто это?
— Есть такая партия.