Не раз слышала она, как женщины, украдкой бросая на нее любопытные взгляды, шептались между собой:
— Зиба-то совсем зазналась — и разговаривать ни о кем не хочет.
— Одна дочь у родителей — вот и забаловали.
— Места себе из-за гордыни не находит, свет ей не мил, о султанском дворце мечтает.
И они хихикали, прикрываясь платками.
Но Зибу не трогали эти разговоры, — пусть себе болтают.
Огульхан, тревожно приглядываясь к дочери, спросила однажды:
— Что с тобой, доченька? И лицом изменилась, и мечешься, будто гнетет тебя что? Не заболела ли, не дай бог?
— Не знаю, мама, что со мной, — покачала Зиба головой. — Не здоровится… Но ты не беспокойся, все пройдет.
Огульхан погладила ее густые, порастрепавшиеся за последние дни волосы, предложила заботливо:
— Может, лапши тебе с красным перцем сварить?
— Не надо, мама. Не поможет…
— Что ты! От любой болезни помогает.
И она сразу же взялась за дело. Замесила тесто, раскатала, подсушила и стала нарезать тонкими полосами, приговаривая:
— У, это верное средство. Испокон века лечатся люди. И тебе сразу полегчает…
Лапша сварилась быстро. Густо сдобренная жгучим стручковым перцем, она заполнила юрту духовитым, щекочащим ноздри запахом.
— Ну-ка, отведай, доченька, — Огульхан поставила перед Зибой миску, над которой клубился пар.
Чтобы не обижать мать, Зиба стала хлебать помаленьку, без аппетита.
В юрту вошла Халтач.
Зиба еле слышно ответила на ее приветствие и склонилась над миской, Огульхан пригласила невестку отведать лапши, подала ей ложку, предварительно вытерев ее о подол, и вышла.
Халтач не заставила просить себя дважды, подсела к краю разостланного сачака, принялась за еду.
Зиба отложила ложку, отодвинулась, сославшись на головную боль.
Управившись с лапшой, Халтач стала болтать попусту, похвалила вышивку на платье Зибы, поделилась новостями. Потом спросила, приглядываясь с интересом к Зибе.
— Что это ты вроде бы похудела в последнее время, не болеешь ли?
Зиба спокойно встретила ее взгляд.
— Наверное есть причина…
Халтач живо подвинулась к ней, по-бабьи вытерла пальцами уголки рта, доверчиво заговорила:
— Верно, милая, верно. Без причины ничего не бывает. А только все это от переживаний происходит, верь слову. Заботы гложут нас повседневно — от них и хворь всякая. Бывает, человек давно уже сидит на корточках в своей могиле, а мы все думаем о нем. И так бывает: ненавидишь человека, а он все перед глазами мелькает, все мелькает. Тут уж всякий покой потеряешь. У меня у самой так.
— Кого же ты ненавидишь? — словно бы не понимая, о ком речь, спросила Зиба.