Наташа понравилась ему деловитостью, искренностью чувств, и Юрину очень захотелось, чтобы она осталась в колхозе. Всю дорогу и уже здесь, на месте, он все поглядывал на нее искоса, пытливо, боясь, чтобы не испугала ее новизна обстановки, желая одного — чтобы выдюжила она первые, самые трудные дни, — а там пообвыкнется, да и дела захлестнут, не до душевных переживаний будет.
И войдя в контору, заговорив с Нурли о том, что больше всего волновало его в эти дни, Юрин все бросал на Наташу короткие взгляды, как бы приглашая ее сразу же, с первых минут, начать жить новыми заботами — общими для всех здешних.
— Слухи, наверное, уже дошли сюда — от этого не убережешься, — о том, что в городе на собрании речь шла о переучете байского скота.
Нурли молча кивнул.
Юрин секунду смотрел на его юное, но очень решительное в этот момент лицо, потом перевел взгляд на доктора.
— Я рассказывал тебе по дороге, что баи во время последней переписи сумели скрыть много скота. — И снова обратился к Нурли. — И наверняка уже все знают, что допустившие это безобразие строго наказаны.
Нурли опять кивнул — от волнения у него пересохло в горле, и он не решался вымолвить слово, боясь, что сорвется голос, только кашлянул негромко, когда Юрин заговорил вновь.
— Наказаны правильно. Это преступление, а преступников наказывают. Бывший председатель вашего сельсовета выдал баям фиктивные, ну, подложные, значит, справки, — обманул государство. Ты правильно сделал, Нурли, что сигнализировал, молодец. Я говорил о тебе в городе.
Краска смущения залила лицо юноши, он опустил глаза, стал теребить сухими крепкими пальцами край платка, которым был туго подпоясан.
Юрин сжал губы, гася улыбку. Теперь он говорил, обращаясь к одной Наташе.
— Эх, сколько дел, сколько дел вокруг! Вот ты, Наташа, начнешь работать — увидишь, сколько тут трахомных. А это ведь — социальная штука, не просто микробы занесло. Грязь, суеверия, черт знает чего только нет еще! А люди хорошие, просто замечательные люди. Тянутся к новому как бабочки к свету. Но вот помочь им надо. Ох, как надо! Ты не только как врач — ты во все вникай. И впрягайся, Нурли тебя введет в курс. Вот хотя бы с этой переписью. Дело серьезное. Это только с виду кажется, будто плевое — пересчитал, мол, и все. Тут — политика. Ну, да сама разберешься, на месте видней всегда.
Наташа слушала его, опустив голову, и вдруг глянула прямо в лицо. По взгляду ее спокойных, уверенных глаз Юрин понял, что девушка не испугается, не сбежит обратно в город, а будет работать, стиснув зубы. Он повернулся к Нурли: