Он легко, словно и не было недавней усталости, вскочил, стал одеваться.
Гозель молча, закусив пальцы, смотрела на него и вдруг вскрикнула:
— Куда ты? Скажи, что задумал?
Батыр усмехнулся:
— Это что ж, выходит, муж должен за каждый свой шаг отчитываться перед женой? У меня свои дела, у тебя — свои.
Но Гозель не унималась. Встав у двери, она раскинула руки, сказала с отчаянной решимостью:
— Не пущу! Хочешь, чтобы твои дети остались сиротами? Не пущу!
Батыр посмотрел на нее, склонив голову, потом перевел взгляд на Баба-ага.
— Видел, что делается? Речь шла о равноправии, а тут засилие женщин над мужчинами!
— Ай, ты сядь, не спеши, — примирительно сказал Баба-ага. — Может, она и права.
— Значит, заговор? — засмеялся Батыр. — Так что ж, вы хотите, чтобы какие-то там бродяги баламутили моих односельчан, угрожали расправой, а я сидел сложа руки и боялся носа на улицу показать? — И повысил голос: — Так, что ли? Не выйдет!
Гозель опустилась у порога и заплакала, закрыв лицо руками.
— Зачем горячишься, Батыр? — смущенно кашлянув, сказал Баба-ага. — Разве обязательно самому совать голову в пасть волка? Конечно, нельзя это так оставить. Но лучше поступить по закону, сообщить кому следует…
Батыр надевал сапог: портянка, видимо, подвернулась, и нога застряла в подъеме. Батыр остервенело стал дергать за голенища, с придыхом, прерывисто ответил:
— Если по пустякам… вызывать милицию или ГПУ… то у них для настоящего дела времени не останется. А, черт!
Батыр притопнул, нога вошла в сапог.
— Даже тигр, когда идет за добычей, смотрит, куда ступить, — наставительно сказал Баба-ага. — А человек должен поступать разумнее.
— Если тигр будет все время оглядываться и поджимать хвост, он превратится в шакала, — веско ответил Батыр и направился к двери, обращаясь уже к жене: — Ты никуда не уходи. Если задержусь, задай коню корма. Да не реви тут.
— Иди, иди, — сквозь слезы, захлебываясь, проговорила Гозель, — бросай нас одних на произвол судьбы. — И вдруг вскочила, протянула к Баба-ага руки: — Хоть вы образумьте его, Баба-ага!
Старик поднялся, пошел вслед за Батыром, говоря на ходу:
— Давай хоть людей соберем. Не делай глупостей.
Батыр, взявшись за косяк, обернулся с улыбкой:
— Говорят, что геройство — это всегда наполовину глупость.
И шагнул за порог.
— Я не оставлю его, — шепнул Баба-ага удрученной Гозель.
Он нагнал Батыра на краю хлопкового поля. Батыр глянул на охотничье ружье в руках старика и, ничего не сказав, зашагал дальше.
По краю поля тянулся глубокий арык, сухой сейчас. Берега его густо поросли камышом. Во время ветра он шумел протяжно, с жестяным позвякиванием, а ночью в зарослях выли, заливались надрывным плачем шакалы.