— А что вы здесь делаете, яшули?
— За куланами присматриваю, — посмеиваясь, ответил старик. — Знаешь? Вроде лошади, только помельче да потолще, и морда с горбинкой. Редкое животное. Государство их оберегает. В этом месте скоро совсем запретят охотиться, заповедник будет называться.
— Чем же они ценны, эти куланы? — спросила Наташа, дивясь тому, как хорошо ей с этим разговорчивым, добродушным стариком, как легчает на сердце.
— А тем, что мало их осталось на земле, — сказал старик, подливая ей чаю. — Для науки надо их сохранить. А потом куланий жир за лучшее лекарство против ревматизма почитают. Слышал я, куланов в больших городах за деньги показывают. Не знаю, верно ли.
— Показывают, — впервые за все это время улыбнулась Наташа. — В зоопарках.
— Ну, вот, — обрадовался старик, — видишь, какую ценность я тут оберегаю. Говорят, что за двух куланов целого слона в других странах дают. Вот он какой, наш кулан. Правильно, значит, государство делает, что не дает его в обиду. А то шляются по степи бездельники, почем зря бьют куланов. Они такие пугливые стали, что смотреть жалко.
Старик повздыхал, стал устраивать постель для Наташи. Сам он решил лечь на открытом воздухе.
— До границы отсюда далеко еще? — как бы между прочим спросила Наташа.
Старик не удивился, только помолчал малость, пожевал губами, раздумывая.
— Ты спи пока, — сказал он. — Утром сведу я тебя с одним человеком. Тоже здесь по куланьей части. Хороший человек, не беспокойся. Он тебя к пограничникам и проводит, если нужно. Я ведь все понимаю, время сейчас тревожное, в песках калтаманы опять разгулялись. А тот человек — надежный, верь слову, пограничникам помогает.
Наташа легла. А старик вышел, устроился под навесом и долго сидел, по-степенному тягуче, неспешно думая о превратностях жизни, прислушиваясь к звону цикад. Пес тихо лежал в стороне и смотрел на хозяина преданными немигающими глазами.
Глава пятидесятая
Смерть Мердана
Перед рассветом старик разбудил Наташу.
— Я ухожу, дочка. За тем человеком. А кибитку закрою на замок, мало ли что. Ты уж здесь одна посиди. Вода в кувшине. Чурек есть, правда сухой уже. Да я скоро вернусь.
Лязгнул замок, заскрипел. В окошко Наташа увидела, как старик отвязал пса, и тот, обрадовавшись свободе, закрутился вокруг него, завилял хвостом, стал путаться в ногах, пока старик не прикрикнул на него. Вскоре они исчезли за холмом.
Наташа снова легла, стала перебирать в памяти события, которые пришлось пережить в такой короткий срок. На душе было неспокойно, бездействие томило. Казалось, что время замедлило свой бег, почти совсем остановилось, — и это ощущение было особенно тягостным.