— Сочтемся, — кивнул Атанияз и отвернулся.
Лишь они двое поняли скрытый смысл сказанных слов. Да еще Бахрам, — не зря же учили его читать чужие мысли, не даром тратил на него свои деньги мистер Девис.
— Агалар, — сказал Бахрам. — Скоро рассвет, пора расходиться. Мне кажется, что мы договорились, поняли друг друга. Теперь задело. Вы не скрывали от меня своих мыслей, и я хочу сказать о себе, чтобы не было кривотолков. Я богат, у меня есть все, чтобы спокойно, ни в чем не нуждаясь жить до конца дней своих. Не нажива повела меня сюда, а забота о своих братьях. И я сделаю все, чтобы помочь вам.
— Мы пойдем за тобой, Бахрам-хан, — кланяясь, сказал Атанияз, — потому что верим тебе.
— Сам аллах послал тебя, чтобы выручить нас из беды, — пропел Абдул-ишак.
— Иншалла! — проговорили все хором, удовлетворенно проводя ладонями по лицам и бородам.
Когда расходились, стал накрапывать дождь. «Хороший травостой будет, — по-хозяйски подумал каждый, — овцы быстро нагуляют жир после зимы».
Застоявшиеся кони с места в карьер понесли домой своих хозяев, только ошметки влажной земли полетели из-под копыт.
Глава восьмая
Батыр и Мердан
«Бездомный сирота, ему нищим быть», — сказал в ту ночь, захлебываясь злобой, Нукер-баи о Батыре. И впрямь быть бы Батыру нищим, скитаться по чужим людям, сполна изведав горькую долю безродного батрака. И умер бы он в степи, несчастный, всеми забытый, никому не нужный. Разве только Мердану, братишке…
Батыр совсем не помнил отца, а лицо матери с годами расплывалось в памяти. Только глаза ее хранила память — печальные и добрые. И когда вспоминались они, сердце сжималось от жалости к себе.
А у Мердана и этого не было: мать умерла от родов, когда он появился на свет и впервые закричал пронзительно в руках чужой сердобольной женщины. Мальчика взял на воспитание дядя.
Едва Батыр подрос, дядя отдал его в подручные к зажиточному хозяину — да и забыл о нем, у самого забот было невпроворот, свои дети росли, мал мала меньше. А Мердана оставил — куда его, крохотного? Потом привыкли к нему, словно бы свой стал. Так и остался. Поэтому и добрее, ласковее был, чем старший брат, — семья есть семья, хоть и не родная.
А Батыр ожесточился, возненавидел хозяина и всех его толстомордых родичей, рано научился думать о себе сам. Умел он постоять за себя, — хоть и ходил порой в синяках.
Был у него закадычный друг, Меред, тоже — ни гроша за душой, но тихий нравом, молчаливый. Любил он сидеть вечерами на гребне бархана, смотреть на большие яркие звезды, думать, О чем? Батыр не знал, да, по правде, и не старался узнать, — пусть себе сидит, у него, у Батыра, свои дела. Но парень этот был близок ему и он защищал его, если Мереда пытался кто-нибудь обидеть, — с тяжелыми кулаками Батыра уже познакомился кое-кто в поселке, поэтому обидчиков вскоре не стало.