Но однажды во время игры почувствовала она вдруг странное смущение. С тех пор стала сторониться мальчишек, на их удивление отвечала односложно: «А ну вас!» — и сама не понимала — почему…
Но одиночество тяготило ее, а сверстниц в этом конце поселка не было, и Зиба пошла к девушкам, о которых мать говорила презрительно. Одевались они похуже Зибы, но были очень милые, простые и доверчивые, и она быстро обзавелась подругами. И хотя она ничем не выказывала, что байская дочь, как-то так получилось, что стала Зиба заводилой всех девичьих затей — все слушались ее, восхищались ее веселостью и беззаботностью. И уж там, где находилась Зиба, — веселью не было конца. На курбан байрам[21], когда парни и девчата соревновались на качелях — кто выше взлетит, — Зиба оказывалась первой. И посрамленные парни стыдливо отворачивались под градом насмешек.
И на любом празднике женщины радовались, когда на их половине появлялась Зиба. Достаточно было услышать ее веселый смех — и тут же забывались все невзгоды. А коль попался ей на язык — пощады не жди, осмеет так, что слов в ответ не найдешь, хоть беги.
Время шло, Зиба росла, и однажды Атанияз увидел ее с тугой косой, перекинутой на острую девичью грудь. Озорная девчонка превратилась в девушку. Он потребовал, чтобы она снова заплетала тоненькие косички, однако сам понимал, что этим ничего не изменишь, и стал по-новому, с затаенным восхищением и ревнивой озабоченностью, посматривать на нее.
Когда в селе открыли школу, он со вздохом разрешил дочери учиться. Школа, конечно, большевистская, доброму там не научат, но хоть занята делом будет — не до парней, которые уже не могли скрыть своего любопытства к расцветающему в семье Атанияза цветку. Да и власти будут смотреть на него другими глазами. В дополнение к школьным урокам он стал читать ей коран, рассказывать о праведниках. Между делом, в качестве сравнения, хаил он новые безбожные порядки — и вглядывался в лицо дочери, стараясь понять ее чувства. Зиба слушала почтительно, но особого рвения не высказывала и охотно убегала, когда он отпускал ее.
Она и в самом деле не принимала всерьез рассказов отца. Любила его, считала умным и сильным, но взглядов его не разделяла — очень уж светлой, радостной казалась ей новая жизнь, пришедшая в село. И она с недоумением смотрела на мрачные лица отца и братьев, не понимая, отчего они не радуются вместе с ней…
Ранним утром, принарядившись, Зиба пошла в центр поселка, откуда уже слышался сдержанный гул голосов, смех. Площадь между приземистыми домиками сельсовета, правления колхоза и школы была запружена людьми. Ветер трепал красные флаги. Чуть поодаль, на берегу канала, расселись на разостланных коврах бахши — их сильные, гортанные голоса, чередуясь, плыли над толпой. А в другом месте варился в больших котлах обед. Стоило подойти поближе — и можно было услышать, как бурлит под деревянными крышками суп, даже треск горячих сучьев не мог заглушить этот булькающий веселый звук. И аромат мясного навара смешивался с горьковатым запахом дыма.