— Замолчи! — Ниязкули заскрипел зубами и снова в бешенстве стал метаться по юрте, как загнанный волк. Потом крикнул, подняв тяжелые кулаки:
— Смерть! Я убью его!
Халтач в испуге прижалась к стене, прикрыв локтем лицо, — только влажные глаза блестели в полумраке.
— Отец знает? — спросил Ниязкули. — Ты говорила ему?
— Как можно? — заплакала Халтач. — Разве повернулся бы у меня язык?.. Сказать такое людям…
Ниязкули стремительно вышел. Затаив дыхание, Халтач прислушивалась к удаляющимся шагам.
Атанияз полулежал на подушках и пил чай. Увидев бледное лицо сына, он сразу почуял неладное и сел, отставив пиалу.
— Что случилось? Говори, — поспешно спросил он.
Ниязкули сел напротив и, задыхаясь, рассказал новость.
— Вы сидите тут, чай пьете, а наших жен и сестер!.. — крикнул он в лицо отцу.
Огульхан так и села возле печки, раскрыв рот.
— О, милостивый аллах, — запричитала она. — за что позор на мою седую голову?..
Она оттянула платье на груди и поплевала за пазуху, приговаривая:
— Чурек принесу я в дар всевышнему, лишь бы все уладилось… Тьфу, тьфу! Избави нас, боже, от срама!
У Атанияза тряслась борода, глаза расширились, налились кровью.
А Ниязкули все кричал:
— Этот паскудник напакостил и преспокойно уехал, а мы должны терпеть? Нам теперь нельзя в поселке показаться!
Раскачиваясь из стороны в сторону, Огульхан бормотала:
— Вах, мне сразу не понравились его глаза! Словно чувствовала, что натворит что-нибудь, так и вышло. А эта потаскуха Айсолтан… Она, она во всем виновата, сводница проклятущая!.. Осрамила перед всеми!
— Тихо! — вдруг приказал Атанияз. — Дайте собраться с мыслями.
Ниязкули заскрежетал зубами:
— С мыслями… Надо действовать — думать тут нечего. Пустить им кровь! Пусть лучше не будет у меня сестры, чем терпеть такой позор!
— Замолчи, — негромко, не веско сказал отец. — Весь поселок слышит твой крик. Ты не женщина.
Тихо стало в кибитке, как на кладбище.
Огульхан ждала, желая только одного: чтобы не узнали в поселке, не пошли пересуды, а то и носа из дома показать нельзя будет. А уж если на то пойдет, то пусть прольется кровь, лишь бы оградить честь любимой дочери.
Но она молчала — решить должен был муж.
А он сидел с каменным лицом, не видя ничего перед собой. Думал.
Разве мало бед свалилось на его старые плечи? Так нет — еще и эта. Будь неладен этот Керим! Такой тихий с виду, а поди, осмелился надругаться над честным именем байской дочери, приставал к замужней женщине… Что делать теперь? Как уйти от позора? Надо и честь семьи сохранить, и виновных наказать, и не преступить закон — с нынешней властью шутки плохи…