Занятие не для дилетантов (Гарднер, Макбейн) - страница 4

А пока город — наша женщина — спит. Спит безмолвно, бесшумно. Нет, конечно, какая-то ночная жизнь есть, там и сям изредка открывается глаз — зажигается свет в окне, поморгает немного, и снова тишина. Женщина спит. Во сне она неузнаваема. Сон ее — это не смерть, мы слышим дыхание жизни под теплыми одеялами. Мы с ней близки и пылко ее любим, а сейчас она превратилась в незнакомку, свернулась под простыней в безучастный комочек, давайте прикоснемся к ее округлому бедру… Конечно, эта женщина жива, но кто она? Не знаем.

В темноте она безлика, невыразительна и бесцветна. Женщина, каких множество… да и все города ночью похожи друг на друга. Погладим ее, робко, нежно. Вокруг нее — черный покров раннего утра, и узнать ее трудно. Очень трудно, тем более, что глаза ее закрыты…


Домоправительницу страшно пугало присутствие полицейских, хотя она сама их вызвала. Самый высокий из них, что назвался детективом Хоузом, был рыжеволосым гигантом, а в волосах у него — вот ужас-то! — светилась седая прядка. На коврике лежала мертвая девушка, и домоправительница говорила с детективом шепотом — не потому, что эту комнату навестила смерть, просто было три часа ночи.

Домоправительница накинула купальный халат прямо на ночную рубашку. Было во всей этой сцене что-то интимное. Такую интимность ощущаешь, когда под утро собираешься на рыбалку или когда свершилась трагедия. Три часа ночи — самое время для сна, и те, кто бодрствуют, пока весь город спит, связаны какими-то узами, их что-то сближает, хотя они все равно далеки друг от друга.

— Как звали девушку? — спросил Карелла. Хотя он не брился с пяти часов вчерашнего вечера, подбородок его был достаточно гладким. Его чуть скошенные книзу глаза в сочетании с чисто выбритым лицом делали его внешность на забавный манер восточной. Домоправительнице он понравился. Хороший мальчик, подумала она. На ее лексиконе мужчины в этом мире были либо «хорошие мальчики», либо «вшивые паразиты». Насчет Коттона Хоуза она пока не решила, но скорее всего его место среди вредных насекомых.

— Клаудия Дэвис, — ответила она, обращаясь исключительно к Карелле — он ей нравился — и в упор не видя Хоуза, который не имел никакого права быть таким здоровенным бугаем с пугающей седой прядкой в волосах.

— Знаете, сколько ей было лет? — спросил Карелла.

— Лет двадцать восемь, двадцать девять.

— Она здесь давно жила?

— С июня.

— Выходит, совсем недолго?

— Надо же, чтобы такое приключилось. — Домоправительница вздохнула. — С виду была вполне приличная девушка. Как думаете, кто это сделал?