Возвращаясь на английскую почву, надо ясно представить себе положение, в котором находились главные участники заговора. Содержавшиеся под стражей Мария Стюарт и Норфолк, а также епископ Росский и испанский посол Деспес по крайней мере с марта 1571 года были фактически полностью изолированы друг от друга. Вся переписка между ними находилась под строгим контролем, и это было им отлично известно. Не менее очевидной была опасность, связанная с попыткой вести секретную корреспонденцию. Связь поддерживалась лишь при посредстве тех, кто имел доступ ко всем четырем лицам. Таких людей было очень немного. Заслуживают упоминания бывший секретарь герцога Норфолка Уильям Баркер (о нем ниже) и, главное, сам Роберто Ридольфи. Иными словами, каждый из главных участников заговора мог узнать о планах других трех только из того, что об этом сообщит ему Ридольфи (или Баркер). Поэтому если Ридольфи по тем или иным соображениям излагал бы не то, что он услышал, а нечто совсем иное, все заговорщики неизбежно должны были стать жертвами ложной информации, которую они никак не могли проверить. Следовательно, в показаниях каждого заговорщика нужно четко различать две части — во-первых, то, что относится к его собственным действиям, а во-вторых, все, касающееся его сообщников. Первая часть показаний относится к тому, что участник заговора действительно знал, хотя мог либо утаивать, либо изображать в ложном свете. Что же касается второй части, то в ней речь идет лишь об узнанном из чужих (и, возможно, лживых) уст. В своих показаниях каждый заговорщик старался преуменьшить свою роль, перекладывая главную ответственность на чужие плечи. Однако такой рисуется картина, пока мы исходим из предположения, что заговорщик, например Джон Лесли, получал в основном правильную информацию о планах своих сообщников. Но из того, что мы уже узнали о Ридольфи, такое предположение кажется по меньшей мере не единственно возможным. Если же допустить, что все четверо главных заговорщиков получали ложную информацию, то картина разом меняется. В этом случае утверждение каждого из них о том, что он лично и не собирался просить об испанской интервенции для свержения Елизаветы, может означать значительно большее: заговора вообще не было, а его мнимых организаторов лишь убедил в его существовании провокатор Ридольфи. Конечно, возможно, что истина лежала посередине — велись какие-то разговоры, которые секретная служба лорда Берли превратила в форменную государственную измену.
Как же, однако, относиться к признаниям епископа Лесли, которые вначале неохотно, а потом с таким торопливым изобилием делались им в Тауэре? После недолгого запирательства Лесли стал с большой готовностью сообщать все, что ему было известно о заговоре, — а знал он об этом со слов Ридольфи. При этом Лесли настаивал, что он лично считал лишь желательным получить через посредство Ридольфи финансовую помощь от папы и других государей для борьбы с шотландскими противниками Марии Стюарт. Все же остальные планы исходили от других заговорщиков и стали известны ему через посредство того же Ридольфи. Лесли «топил» свою госпожу и Норфолка, конечно, прежде всего в страхе за собственное благополучие. Однако наряду с этим полную капитуляцию прелата ускорили утверждения допрашивавших его судей, что остальные обвиняемые, включая арестованных друзей Норфолка, уже полностью во всем признались, причем к ущербу его, епископа Лесли. Эта довольно банальная уловка в XVI веке, быть может, еще была полицейской новинкой. Не менее важно, что для Лесли стала очевидной полная осведомленность властей о заговоре, бессмысленность дальнейших отпирательств и, главное, что его показания не будут поставлены в вину самому епископу. Сесил к тому же дал обещание, что они не будут использованы против других подсудимых (понятно, что оно было сразу же нарушено). Конечно, признания Лесли весьма отличаются от того, как они были изложены епископом в написанной позднее, уже после отъезда из Англии, «Апологии». Однако нет нужды особенно доверять этой «Апологии», чтобы критически подойти и к сохранившимся протоколам допроса. Часть из них не подписана Лесли и имеет только подтверждающую пометку Сесила. Один из членов Тайного совета, проводивших следствие, сэр Томас Смит впоследствии сам признавался Сесилу, что подделал подпись Норфолка на протоколе, который герцог отказался подписать. А с Лесли дело обстояло проще, и получить его подпись не составляло особого труда.