Тогда Johnson атаковал другие пять тысяч, те, которые я требовал за потерянные оперные контракты в Европе. Он сказал: хорошо, вы просите пять тысяч, а между тем эти предложения могут и осуществиться. Я ответил: да, но нет сомнения, что денежное вознаграждение будет втрое меньше, чем если бы я заключал эти контракты после успеха «Трёх апельсинов».
Тогда он атаковал третьи пять тысяч, за потерянный концертный год: как я могу доказать эту цифру? Я ответил, что она недоказуема и что те шесть концертов, которые были предложены и затем отказаны моему менеджеру за неимением у меня классической программы, ничего не говорит, но если мы возьмём для примера Новаэс, то я знаю, что она зарабатывает восемнадцать тысяч в год. Пускай она более популярна, чем я, но всё же пять тысяч по сравнению с этим совсем мало, т.е. меньше одной тысячи в месяц.
Отражённый по всем трём пунктам, Johnson долго думал, прикрыв глаза рукой, но контрпредложения не сделал, а сказал, что так как всякое решение всё равно должно поступить на утверждение Макса Пама, который приезжает в пятницу, то лучше отложить наше обсуждение до пятницы и решить с ним втроём. Я спросил: но тогда мы уже, наверное, можем прийти к тому или другому окончательному решению? Он ответил: о, безусловно.
На этом мы расстались, я - с довольно хорошими надеждами на благоприятный исход.
7 января
Сегодня и завтра опять дни ожидательные, медлительные и спокойные, если бы не мысли о маме.
От Linette наконец письмо, простое и мягкое. Мне бы очень хотелось её увидеть, но надо не торопясь закончить дело с Чикагской оперой: это исходный пункт для всего двадцатого года.
8 января
Сочинял темы, играл на рояле, писал дневник, сидел дома.
9 января
Johnson известил, что Пам запоздал и приедет не сегодня, а завтра. Опять - тягучка. Я рассчитывал, что если бы сегодня мы переговорили, то завтра смогли бы подписать контракт, послезавтра, в воскресенье, я смог бы выехать, а в понедельник быть в объятиях Linette. Но теперь дело, ясно, затянется до будущей недели.
Вечером Готлиб. очень любезный молодой человек, который всё время вокруг меня вертится, повёз меня в Cosmopolitan Club при Чикагском университете. Клуб устраивал мне reception. Помещение крошечное: три скромные комнаты, члены - студенты, студентки, профессора, профессорши, всех человек сто. Меня поставили у стенки, справа - председатель, очень милый мексиканец, слева - председательница, молоденькая блондинка. - и все присутствующие продефилировали перед ним, представляемые мне председателем, пожимая мне руку и говоря приветствия. Это была самая фантастическая дефилада. которую я когда-либо видел: тут были люди всех возрастов, размеров, национальностей и цветов - жёлтые, коричневые, розовые, светло-белые, китайцы, филиппинцы, панамцы, испанцы, евреи, армяне, финны и прочие. Одни подавали руку как доску, другие с треском жали мои пальцы, японцы кланялись несколько раз и услужливо хихикали. Я от души наслаждался и с удовольствием приветствовал все сорок языков. Затем меня заставили играть, оглушили аплодисментами, кто-то спел, профессор сказал небольшую речь в мою честь и честь русского искусства. Затем все разговаривали, я хотел немного пофлиртовать с хорошенькой армяночкой, но меня так рвали со всех сторон, что я скоро и потерял её. Затем Готлиб увез меня домой.