– В любом случае пообещай, что ты больше никогда не выкинешь такой номер с Уильямом или что-то в этом роде.
Его взгляд смягчился.
– Джесс, ты что, мне угрожаешь?
– Да, черт побери. Только попробуй еще раз зайти за черту, и я напишу о твоем отеле отзыв на «Трипэдвайзере»38.
Он рассмеялся, затем немного помолчал.
– Врачи продвинулись в понимании того, что не так с твоей мамой?
У меня в груди все сжалось.
– У нее нейродегенеративное заболевание.
– Я знаю, но… что это, боковой амиотрофический склероз или что-то вроде этого?
– Они еще не до конца уверены, – ответила я.
Но я солгала.
Потому что мне по-прежнему было слишком сложно сказать Адаму правду.
Когда у мамы начали проявляться симптомы, изменения не были заметны для окружающих. Потому что мы не старались их увидеть.
В первую очередь у нее изменилось настроение. Из обычно уравновешенной и беззаботной она превратилась в женщину, способную легко выйти из себя по малейшему поводу. Как вы понимаете, это происходило не все время: ее вспышки гнева были редкими, но настолько неистовыми, что их нельзя было не заметить. И спровоцировать их могло все, что угодно. К примеру, моя неубранная комната. Распоровшийся подол ее юбки. Папа, пытающийся утверждать, что рвота в школьном туалете перед моим спектаклем – это ничего страшного.
Я припомнила пару инцидентов из университетских времен, значимость которых по прошествии времени кажется еще большей.
Однажды воскресным утром, когда я была дома на весенних каникулах, я спустилась на кухню, где застала маму в окружении кучи ингредиентов.
– Что это ты делаешь?
По радио пела Эми Уайнхаус, а через окна лились прохладные солнечные лучи.
– Пасхальный торт, – ответила она, жестом приглашая меня посмотреть на фотографию в одной из ее глянцевых книг. Ей удавались и куда более сложные произведения кулинарного искусства, но этот одноярусный кокосовый торт, покрытый помадкой травяного цвета, с маленьким белым кроликом, сидящим сверху, выглядел привлекательно.
– Очень мило, – сказала я, сев за стол просмотреть письменную работу и поболтать, пока она приступала к работе.
Но, рассказывая ей об одном из последних перед каникулами уроков, я заметила, что она постоянно останавливается и читает рецепт, а потом обеспокоенно смотрит на мастику. Казалось, будто мозг не позволяет ей разобраться, как увязать оба эти действия. Она начинала месить небольшой кусочек мастики, придавала ему желаемую форму, затем снова останавливалась, рассерженно бормоча что-то себе под нос.
– Мама, все в порядке? – спросила я, отложив работу.