Деминь плотнее завернулся в одеяло — здесь было холодно даже в августе. Белому дощатому дому в Риджборо (штат Нью-Йорк, население — 6 525, в пяти часах на северо-запад от города) исполнилось почти двести лет. Питер назвал его древним. В пять раз больше квартиры в Бронксе, в семь раз больше дома на 3-й улице. Три просторные спальни: одна — для Кэй и Питера, другая — для Деминя, еще одна — для гостей, с пухлой от одеял и подушек кроватью, в которой никто никогда не спал. Две ванные, два этажа, отдельная комната для приема пищи и другая — для учебы и работы на компьютере.
Через огромные окна змейкой проскользнул ветерок. От этого сквозняка не спасали кресла-мешки, лежавшие впритык к щели под дверями.
Я — Дэниэл Уилкинсон.
Его передернуло. Раньше он не спал один и никогда не жил в собственной комнате — таком обширном пустом пространстве.
Деминь услышал свист. В двери стоял Питер, руки в боки. Он любил немузыкально свистеть.
— Доброе утро, Дэниэл.
Он осознал только спустя секунду, что обращаются именно к нему. Когда начнется школа, говорили взрослые, с американским именем будет проще, хотя оно и неофициальное. В свидетельстве о рождении, объясняла Кэй, по-прежнему написано «Деминь Гуо».
— Пора вставать. Мы собираемся в церковь через полтора часа.
Снизу пахнуло вкусным: яйца и сосиска в соленой подливке. В животе у Деминя заурчало.
В первые дни он никак не называл их, обходился без слов «Кэй» и «Питер» или «мама» и «папа». Когда Кэй наклонялась, чтобы обнять, Деминь потихоньку вырывался. Слишком тугая хватка, и пахло от Уилкинсонов сыром и цветами, горько и приторно-сладко. Иногда Деминь покорно терпел. «Мы рады, что ты с нами, Дэниэл», — говорила Кэй на английском, а потом произносила бесформенные подобия слов на мандаринском. Она выучила несколько китайских фраз, ходила на курсы мандаринского и купила китайско-английский словарь. Интонации Кэй всегда были невпопад, так что Деминь не понимал ни слова.
— Я не знаю, кто вы, — отвечал он ей на фучжоуском.
Когда Деминь говорил на китайском, у Питера дрыгалась нога, а у Кэй еще сильнее поджимались губы. Они всасывались в лицо, будто рот поедал сам себя. «На английском», — предупреждал Питер, переживая, что Деминь приобретет недостаточно беглую речь для школы, словно его английский был какой-то испорченный. Когда он с матерью слишком много говорил на английском и слишком мало на китайском, она шлепала его по плечам — игриво с виду, но на самом деле всерьез; его излюбленным оружием был английский язык, из-за которого она зависела от Деминя. Кто теперь для нее переводит?