Микеланджело бесшумно прокрался через открытое пространство к лестнице, поднялся по ступенькам. Еще снаружи он приметил расположение освещенных свечами окон, за которыми проводился показ. Это помещение находилось в дальнем конце коридора.
Микеланджело двинулся по темному проходу. Первая дверь была распахнута настежь. Две фигуры лежали в постели. Лунный свет освещал лицо одного из мужчин – это был Леонардо. Он крепко спал. Проходя мимо двери, Микеланджело задержал дыхание. Ему не хотелось, чтобы Леонардо застукал его в студии. В лучшем случае маэстро снова начнет осыпать его едкими насмешками, в худшем – отдаст под арест.
Удалившись от спальни Леонардо, Микеланджело позволил себе передохнуть. Он как раз достиг крайней комнаты. Это самый настоящий салон для приема гостей: потолки высокие, на полу – толстый красный ковер, в углу – фортепиано, стулья обиты тканью. Микеланджело тихо прикрыл за собой дверь. Окна были плотно занавешены, и он поднял одну гардину, чтобы впустить в комнату немного лунного света.
У окна он заметил закрытый тканью мольберт. Повсюду возле него стояли погашенные свечи. Действительно ли он хочет видеть этот портрет? Может, лучше остаться в неведении? Но пальцы уже ухватились за край бархатного полога. С сильно бьющимся сердцем – как будто в груди у него звенели кимвалы – Микеланджело стянул ткань.
Под ней он обнаружил небольшую картину, написанную на деревянной доске.
Серебристый свет луны был слишком слаб и зыбок, но даже при таком освещении Микеланджело увидел, что картина – всего лишь заурядный портрет какой-то заурядной матроны, изображенной от талии и выше. Микеланджело не то вздохнул, не то усмехнулся. Чем здесь так восхищалась публика? Тем лишь, что это работа гениального Леонардо? По одной этой причине от посетителей ожидают – нет, даже требуют! – падать в обморок от восторгов?
Микеланджело приободрился и, осмелев, взял свечу. На подоконнике он заметил огниво. Конечно, зажигать огонь рискованно, могут увидеть. Но он хотел получше рассмотреть портрет и утвердиться в своих подозрениях о том, что единственное диво во всей этой шумихе – непомерно раздутая репутация Леонардо.
Он подождал, пока пламя перестанет дрожать, и повернулся к мольберту. Микеланджело ожидал, что радость вспыхнет на его лице торжествующей улыбкой. Однако у него перехватило горло.
Никогда еще он не видывал такого живого изображения. Казалось, будто эта молодая дама была здесь, в студии. Ее кожа светилась изнутри, глаза искрились жизнью, ее грудь легко вздымалась и опускалась в такт ее дыханию. Нет, изображенная на портрете особа не просто казалась похожей на женщину – она была женщиной.