В старой России этой идеей была религия. В последнее время энтузиазм стимулируют другие идеи. Русские революционеры совершали свои покушения не из безопасного убежища, как это делают современные террористы, они бросали свои бомбы под ноги жертвам и жертвовали при этом собой. У русских, более чем у других народов, следование идеологии обусловлено символами. В старой России некоторые верующие крестились с таким усердием, что можно было думать, будто осенение себя крестным знамением является не символом, а содержанием их веры. Радость от соблюдения символов всех видов и приверженности им глубоко коренится в русской сущности. Этим объясняется и любовь русских к шуму и силе выражения русского языка, их склонность подчеркивать при разговоре некоторые слова или имена звонким голосом или произносить напевно, склонность к образным формулировкам и танцам, Если мы возвратимся к вопросу о будущем значении русской религиозности, то свое мнение наоснове знания старой и русской культуры я хотел бы сформулировать следующим образом: нужно рассматривать «религиозную» наклонность русского народа как выражение общей наклонности, а именно, общей склонности вдохновляться идеологией и служить ей. Большое значение для этого вопроса имело то, что советскому руководству полностью удалось перевести это вдохновение на новые, приемлемые для него рельсы, на рельсы социалистической идеологии с ярко выраженными националистическими чертами. Раньше, ярко выраженная русская склонность к религиозному поведению использовалась вдругих идеологических целях. Новое поведение и новая символика так прочно запрограммированы в русских, «зацементированы» привычкой, что едва ли можно ожидать решительной смены курса в обозримом будущем.
Обсуждаемое переключение советских людей на новую идеологию не яв- ялось плодом открытой дискуссии и свободного интеллектуального убеждения. Этотбыл продукт диктаторского давления, вдалбливания новыхлозун- г зз со стороны начальства, как это бы лау нас во времена Гитлера. Основная масса русского народа едва ли имела время для того, чтобы привыкнуть к свободным формам правления и приобрести преданность новой власти. Прошло зсего несколько месяцев между свержения царской системы и Октябрьской эволюцией и примерно 50 лет после отмены крепостного права. И если это досматривать с интеллектуал ьной точки зрения, то для народа это был почти непрерывный переход от одного режима правления кдругому. Я иногда удивлялся готовности людей к подчинению. Я многократно слышал выражение, гишедшее из царского времени: «Начальство видит лучше». Однажды и это, действительно, было единичным случаем, мы наблюдали даже поведение, которое ничем не отличалось от поведения кре- ~ .одного. На Урале моя жена подарила нашей уборщице, очень бедной про." женщине, ношеное, но хорошо сохранившееся пальто. Это было на кухне его дома, а я завтракал в столовой. Я услышал благодарный лепет уборщицы, а затем легкий вскрик моей жены. Потом уборщица вбежала в столовую, обняла мои колени и поцеловала мне ноги. Моя жена вбежала следом и испуганно закричала: «Она целует тебе ноги!». Она была очень возмущена, что я мало отбивался и продолжал спокойно завтракать. Здесь встретились люди трех миров: европейская,женщина, простая женщина из темной русской провинции и урожденный петербуржец, которому до этого никогда не целовали ног, но на котором старая Россия оставила такой глубокий след, что он почти не возмутился.