— А зачем он меня ударил?
— Не зачем, а почему. Потому что он хотел доказать себе и окружающим, что не беспомощен в этой ситуации. А ничего лучше ему в голову не пришло. Не мог он показаться перед ними слабаком, понимаешь? А ты его, невольно, конечно, таким выставил. Мирддин, я понимаю, это человеческие дети, они не кажутся тебе опасными. Но вы с пулеметом катались. А если бы они начали в тебя палить по дурости? Что бы я твоей матери сказал? Ты-то чего с ними туда полез?
— Мне было интересно. Я думал, они знают, что делают.
Блейз вздохнул:
— Мирддин, дану, твои ровесники... они всегда понимают, что делают?
— У меня... не очень много ровесников, — ровным голосом сказал Мирддин. По истертой клеенке в цветочек медленно растекалась натекшая с тающего пакета лужица воды. Мирддин с усилием поднял взгляд на Блейза. — Но да, понимают. В большинстве случаев. В большинстве случаев, если столкновение с эмоцией данного типа и принятие решения не происходит впервые или под воздействием изменяющих сознание факторов.
— Не всегда, значит, — заключил Блейз.
— Почему Шон не боялся меня раньше? — спросил Мирддин.
Блейз вздохнул, уже в который раз. Вид у него был, будто он бревна грузил — взмокший и усталый:
— Потому что ты выглядел смешно. Люди воспринимают смешное как безопасное. В следующий раз в такой ситуации...
— Следующего раза не будет, — сказал Мирддин. — Всего тебе доброго, Блейз.
Он достал оранжевую шапку. Натянул ее по самые брови и вышел.
— Шон.
Шон, ковырявшийся в двигателе, попытался сделать вид, что не слышит. Мирддин молча продолжал смотреть на его спину, в точку между лопаток, туда, где так удачно сходились швы на куртке — продольный и поперечный. Шон дернулся, будто его обожгло, выпрямился, обтирая руки тряпицей, и буркнул:
— Чего тебе?
— Я пришел извиниться. В мои намерения никоим образом не входило выставить тебя «слабаком» перед теми, чье мнение кажется тебе важным, как-то задеть твою самооценку или напугать.
Шон побагровел и аж задохнулся:
— Ах ты!.. Да я тебя!..
Мирддин развернулся и пошел прочь. Потом побежал. Потом оседлал ветер.
Ветер! Ветер! Ветер! Ветер! Ветер!
Физическая оболочка рассеялась мелкими брызгами, звездной пылью. Сверху, снизу, впереди, позади, вокруг мчался стремительный поток. Духи неба и земли, духи пламени и молний пели, смеялись и хохотали, и все это смешивалось в единый тысячеголосый хор.
Мы ветер! Ветер! Ветер! Ветер! Ветер!
Мы ливень! Ливень! Ливень! Ливень! Ливень!
Мы град! Град! Град! Град! Град!
Мирддин открыл границу и вплелся еще одной прядью в эту бесконечную гриву. Гриву Самайна, скачущего по холмам.