Тебе вверяюсь я, о пустошь… Я пытаюсь повторять молитву отца, но слова выходят какими-то пустыми. Попробовав еще раз, я отказываюсь от попыток.
Пожалуйста, обращаюсь я вместо этого к лесу.
И вырываюсь на открытое место, к холмам.
Пожалуйста, умоляю я небо и траву.
Пожалуйста, защитите, спасите их. Я не могу допустить, чтобы моя Рен, моя сестренка снова оказалась в земле. Не могу отдать ее пустоши, как мы отдали отца. И не могу позволить, чтобы мир вокруг Коула сгорел еще раз.
С вершины холма мне видны языки пламени, объявшего лес.
На бегу я крепко держу корзину. Солнце нижним краем уже касается холмов, золотой круг плавно скользит по бурьяну. Я продолжаю спускаться, борясь с искушением оглянуться, замедлить бег. Пустошь катится навстречу, и мне чудится, будто в спину дует приятный прохладный ветерок, подталкивая, направляя.
Вот и последний холм перед домом сестер. Остался только один. Еще подъем и одна долина, потом вверх – и я на месте.
Но радуюсь я недолго. Земля под ногами вдруг вздыбливается, а налетевший порыв ледяного ветра рвет корзину из рук. Я лечу на землю и сильно ударяюсь головой. Морщась от боли, ничего не слыша от гула в ушах, я пробую подняться, встать хотя бы на четвереньки, но голова так кружится, что приходится сделать передышку.
Еще не до конца поняв, что происходит, я замечаю, что корзина перевернулась, и белые обломки скелета рассыпались по всему склону. Земля под ногами продолжает колыхаться, но я, пошатываясь, все же встаю. Что-то щекочет мне лицо, а смахнув это, я вижу на руке темное пятно. Солнце тоже истекает кровью, прямо над горизонтом, и весь мир окрашивается в тревожный красный цвет.
Медленно поворачивая голову, я гляжу вниз по склону, потом поднимаю глаза на вершину холма. От удара, кажется, мой внутренний компас разладился, а звон в ушах такой, что я еле слышу свои мысли. Вверх – хорошо, – медленно думаю я. – Нужно встать на ноги.
Я на коленях ползаю по земле, усыпанной костями, и собираю, сколько могу. В глазах плавают круги, мелькают световые пятна, но я заставляю себя сосредоточиться.
Корзина в нескольких футах от меня начинает трястись. Точнее, трясется что-то внутри корзины – как раз когда солнце ныряет за холмы. Наружу рывками выбирается кость руки, а пустошь тянется, раздувается ей навстречу, покрывая зловещую белизну грязью и растениями.
Чертыхаясь про себя, я отползаю от предплечья, которое теперь ползет по земле, пытаясь соединиться с валяющимся отдельно запястьем. Потом начинает искать в траве пальцы.
Беги! – кричит голос у меня в голове.