Она положила стопку писем отцу на колени.
— Но ты — знал.
Отец медленно повернулся к ней. Его взгляд был таким печальным, что у нее перехватило дыхание.
— Мама и Томми Роот. Ты все знал, знал об их отношениях, знал, что отец Билли — он. И все-таки…
— Томми делал ее счастливой, — тихо сказал отец. — Во всяком случае, поначалу. А разве не этого хотят люди? Чтобы тот, кого любишь, был счастлив?
— Но то, что она сделала… Как ты мог?
— Вера, твоя мать страдала депрессией. Много лет. Она была больна и несчастна, но я любил ее больше всего на свете. Я помыслить не мог о том, чтобы потерять и ее, и Билли!
Веронике пришлось приложить усилия, чтобы голос вышел громче шепота.
— Что произошло, когда ты тем вечером вернулся домой?
Отец отвернулся. Он не сводил глаз с розового куста.
— Магдалена и Билли лежали в ванне. Магдалена наполнила ее и дала Билли снотворное. Раскрошила таблетки и ссыпала порошок в теплое молоко… и сама тоже это выпила. Когда я вошел в ванную, Билли уже нельзя было спасти, а Магдалена почти не дышала. Я вернул ее к жизни, вызвал у нее рвоту. Перенес в спальню и уложил на кровать.
— А потом?
Отец снова взглянул на нее.
— Потом я сделал то, что требовалось, чтобы защитить ее. Чтобы защитить мою семью.
— Ты подбросил ботиночек на кукурузное поле. Позвонил в полицию и сказал, что Билли потерялся.
Отец молчал.
— А письма? — спросила она, приготовившись к немыслимому.
— Магдалена мало-помалу начала сознавать, что ей нужна помощь, что она больна и что произошедшее — не ее вина. И она все мне рассказала, даже про эти письма. Если бы Монсон добрался до них, он бы все понял. Магдалену бы посадили под замок на много лет. Возможно, она никогда бы не вышла на свободу. Полицейские обыскали и усадьбу Роота, и его насосную, но писем не нашли, и я понял, что он держит их в каком-то тайнике. В месте, о котором знают лишь те, кому он доверял.
— Сейлор. Он рассказал тебе про домик и кессон в Аскедалене.
Отец медленно кивнул.
— Поразительно, как люди откровенны с тем, кто готов их слушать. Сейлора никто не принимал всерьез. Никто, кроме Томми Роота. А потом — меня.
— Почему ты не уничтожил письма?
Отец ничего не сказал, но Вероника и так знала ответ. Он не уничтожил письма по той же причине, по какой запер комнаты мамы и Билли и сохранил там все в неприкосновенности. И по той же причине он не смог избавиться от машины Роота.
— Потому что когда-то они были важны маме, — пробормотала она. — Потому что они — частица ее жизни.
Несколько секунд было тихо. Слышался только стук капель и позвякиванье «ветерка». Вероника теперь знала все до единой трагические подробности, которые, одна за другой, складывались в целое.