Местное население взирало на рыцарей, как на пришельцев с другой планеты. Эти люди в блестящих доспехах, важные и манерные, с разноцветными знаменами, пажами и оруженосцами, греческими ремесленниками, лоцманами и моряками, были бесконечно далеки от повседневной жизни мальтийских крестьян, в которой была только изнурительная работа на каменистой почве под испепеляющим солнцем. Что уж говорить о изысканно украшенных парусниках и галерах. Непривычным был и вид закованных в цепи мусульманских рабов, которых вели под охраной в отведенные для них временные жилища. Впрочем, последнее зрелище могло доставить мальтийским крестьянам некоторое удовлетворение, потому что все островитяне очень страдали от набегов пиратов и работорговцев с Варварского берега[3]. Во всяком случае, эти новые хозяева, рыцари святого Иоанна, были такими же добрыми христианами, как они сами. Кроме того, они были врагами мусульман, поскольку использовали их как галерных рабов. Раньше в этой роли им представлялись только их соотечественники-мальтийцы, схваченные работорговцами и впоследствии проданные на большом невольничьем рынке в Тунисе.
Согласно другим источникам, мальтийцы вовсе не радовались прибытию рыцарей. Вот что пишет по этому поводу мальтийский историк сэр Темистоклес Заммит (1864–1935. – Ред.)\ «К тому времени, как рыцари прибыли на Мальту, религиозный элемент в их среде пришел в упадок. Их монашеские клятвы стали простой формальностью, они прославились высокомерием и мирскими устремлениями. Мальтийцы, с другой стороны, привыкли к положению свободных людей, и им не доставляла радости утрата политических свобод. Поэтому между мальтийцами и их новыми хозяевами любви не было».
Вероятно, здесь присутствует некоторое преувеличение, поскольку этот портрет рыцарей, возможно соответствующий действительности в XVII и XVIII веках, едва ли являлся таковым в 1530 году, когда рыцари только обустраивались на Мальте. Однако облик знати, устроившейся во дворцах Мдины, довольно точно изображен Элизабет Скермерхорн. Говоря о некоторых современных потомках, она отмечает: «Для образованных аристократичных мальтийцев, хорошо знающих местную историю, память о властном надменном ордене, который отобрал их парламент и свободы, перемежающаяся священными привилегиями их духовенства, снобистскими отказами в членстве для отпрысков известных семейств, получивших свои титулы задолго до оккупации Родоса… попросту является запретной и не обсуждается в приличных кругах».
У «властного надменного ордена», однако, были собственные проблемы. Первая – преобразить Биргу в нечто, хотя бы отдаленно напоминающее прежний дом рыцарей на Родосе. Два века жизни, подчинявшейся строгим шаблонам, на Родосе выработали у рыцарей такие сильные условные рефлексы, что они даже представить себе не могли другой жизни, кроме как на воде или у воды, рядом со своими кораблями и галерами, всегда видя открытое море. Деревня Биргу отвечала этим требованиям. Но только ее перестройкой занимался уже не Л’Иль-Адам. Он возглавлял орден во время осады Родоса, сохранил его в годы ссылки и теперь нашел ему новый дом. Квентин Хьюз пишет: «К жалким оборонительным сооружениям (Биргу) Л’Иль-Адам добавил отдельные строения, там, где это позволял рельеф местности, отремонтировал стены форта Сайт-Анджело (на морской оконечности полуострова)… но в остальном сдерживался. Он желал вернуть Родос и считал пребывание на Мальте временным. Для этого флот ордена был приведен в боевой порядок и, как подготовительный ход, отправлен на захват Модона, что в Южной Греции. Корабли ордена потерпели серьезное поражение, и идею возврата Родоса пришлось похерить».