, которая называлась «Ветерок Паулы», это на улице Офисиос в доме девяносто два. Я запомнил, потому что у меня такой же номер в паспорте. Там я ел галисийский бульон. Такое блаженство, что словами не опишешь.
Пречистая дева Мария, да когда этот бульон попал мне в желудок, я весь взмок и такую силу почувствовал, что запросто взвалил бы на плечо три мешка риса!
Наконец я раздобыл себе работу. Стал разгружать мешки, которые привозили на повозке с пристани в один продуктовый магазин. Владельцем магазина был галисиец по фамилии Фернандес. На своих руках, без всяких там лямок, перетаскивал я мешки с рисом, крахмалом, солью, картофелем, бидоны с маслом. Все волок в магазин на своем горбу. А в желудке — полно лимонаду, сало и совсем редко — галеты. Тяжко было в Гаване, но раз я сорвался с места, деваться некуда — бейся до последнего. Как после всего вернуться назад? Да и где деньги на обратный билет? В душе я не раз мечтал сесть на пароход «Лерланд» или «Альфонс XII» — и домой! Смотрю, бывало, как они причаливают к пристани, а потом уплывают в мою Галисию, и в мыслях одно: «Что я тут делаю? Без семьи, без жены, один как перст?» Но чем-то взяла меня Куба, хоть я, можно сказать, с голоду пропадал. Что-то меня обнадеживало, поддерживало. Может, вера в будущее? Будущее поддерживает людей. Если бы не было будущего, настоящее, считай, одно паскудство. Я всю жизнь так думал.
Мешки тяжеленные. Такие, что еле подымешь. Мало охотников находилось таскать их. Придут молоденькие ребята, возьмутся работать, а как сотрут плечо в кровь, и нет их — до свиданья. Многие приходили, когда постоянные грузчики были в отпуске, получат аванс — и поминай как звали. Больше об этих шутниках ни слуху ни духу. Мешки с сахаром по триста двадцать пять фунтов, с солью — по двести, с крахмалом — по двести девяносто, как бидоны с маслом. И все тащи на плече — ни ремней, ни лямок. Нет, это истинное зверство — ставить людей на такую работу. Кожа на плечах — живое мясо, взвалишь мешок с солью, и жжет — никакого терпения. А крахмал и того хуже. Мешок скользкий, упадет — и подымай снова двести девяноста фунтов, да не с повозки, а с земли. И чем больше отчаиваешься, тем труднее. Разозлишься — бац! — мешок на земле. Чтобы не унывать, чтобы не пропасть, еще посмеиваешься, напеваешь галисийскую муньейру. А не выдюжишь — подыхай с голоду, вот и все. Работать надо было в альпаргатах. Они полегче, в них лучше чувствуешь настил и землю. Случалось, тащишь мешок, а он — раз! — и лопнул. Ну, и мучайся, собирай соль, картофель, что там придется. Не хочется душу бередить, но пусть люди знают: в ту пору ни один галисиец туристом на Кубу не приезжал. Все работали как скаженные. Когда я приходил к себе в каморку, с ног до головы протирался спиртом, обливался водой — и спать. Никаких кино, никаких театров, никаких женщин — ничего. Проснусь — и опять вроде есть силенки. Молодость, вот в чем дело, а сейчас искупаешься — и уже устал.