На ромериях я познакомился со многими испанцами. Я, конечно, понимал, что неровня торговым людям, так, мелкая сошка. Из тех, у кого голова пухнет — чем прокормиться. Я не плясал муньейру, не пел алалу[232], не развлекался, как другие. Гордоман со своими сыновьями — вот кто гулял вовсю на этих праздниках. У них всегда деньги водились, потому что Гордоман по-прежнему лучше всех играл на гаите. Мне он так и не помог. «Ты, — говорил, — бродяга, одиночка». Его правда. Я всегда был сам по себе, людей сторонился. Да и теперь сяду отдохнуть на скамейке в парке на Пасео — и не дай бог, кто плюхнется рядом, не по нраву мне, и все тут. Вот с друзьями я горазд поговорить.
Жил я очень близко от Гундина и ходил к нему чуть ли не каждый вечер. Спущусь вниз по Пасео, а там рукой подать до особняка Конилей. Он у сеньоры Кониль высоко поднялся, полный хозяин, со всеми, с кем надо, ладил и брался за любое дело. И электрик-монтер, и садовник, и шофер, и все, что пожелаешь.
Как-то прихожу к Гундину, голова прямо лопается от боли.
— Слушай, Гундин, добывай мне работу! — говорю ему в сердцах.
— Да ты спятил, Мануэль, где ее взять? Подожди.
Я ушел. На другой день прикатывает Гундин на зеленом «форде» и говорит:
— Бросай свои сласти, есть для тебя дело.
Меня не отпускала мысль о постоянной работе. И вот пожалуйста — нашлась. Пока торговал сластями, даже раз в неделю не мог купить себе билет в кино. А уж о кеглях и говорить нечего. Вот когда стал работать подсобником у каменщиков, определился и с первой получки отправился в кино.
Сейчас расскажу все по порядку. Крутили картину про войну и защитников родины. Она называлась «Выкуп бригадного генерала Сангили». Показывали ее в цирке «Сантос и Артигас». Даже президент Марио Менокаль самолично дал этой картине визу — «одобрено правительством». Да, замечательная картина. Все было видно четко-четко, только очень быстро, не успеваешь следить. Люди будто бегут, скачут, головами вертят туда-сюда, ногами перебирают. Мы с Гундином вышли из кино точно пьяные. Он, по-моему, немного обалдел от выстрелов. Слышать мы их не слышали, потому что звука никакого, но дымки видны. И ведь стреляли прямо в зал, в зрителей… Мы просто рты раскрыли: сидим, смотрим на экран, а там на улицах пыль столбом, всадники кидают вверх сомбреро, творится бог знает что, но в зал ничего не попадает.
Потом я ходил на другие картины — и про любовь, и про разные приключения, смотрел их в кинотеатрах «Кампоамор» или «Олимпик». Еще видел военные картины о борьбе кубинских патриотов против испанских офицеров и солдат. В них, конечно, приукрашено многое. В каждой картине кубинцы одними мачете разбивали наголову всех испанцев. Но в кино — все выдумка, как и в книгах. Кино, я вам скажу, будет вскорости заместо книг.