— Раньше ты хорошо танцевала.
— Да. Помнишь, как я раньше танцевала? Им не понравилось. Сказали, чувства ритма нет. Большая, сказали. А там побольше меня пришли — над ними прямо издевались, так смеялись.
— Если бы приняли, — спросил Стефан, — кем бы ты стала?
— Танцовщицей, балериной, — сказала Розик. — Выступала бы на сцене — чем плохо? Жизнь-то в этом, а ты как думал.
— Ты большая уже для этого, — сказал Стефан.
— Большая. А что делать? Работать? С утра до вечера только и слышишь: «Розик, Розик, Розик», как будто у меня десять рук. — Она отпустила подсолнух, подсолнух закивал головой согласно — да, да, да… — А теперь ты что — снова уедешь?
— Нет. То есть посмотрим, завтра в здравотдел пойду. Отказываться.
Вечером они вместе с поднимающимися поднялись по Астафьяна. С толпой спускающихся спустились. Он мечтал об этом — пройтись по Астафьяна. Соскучился. Он любил, когда много народу — кругом было столько народу…
Два парня как-то не так посмотрели на Розик — так посмотрели, будто знали о ней что-то плохое. Так, во всяком случае, ему показалось. Разговаривая, они снова поднимались вверх. Те же двое навстречу. И Розик на них смотрит. Делает вид, что незнакома. Так ему показалось. Улица сделалась врагом.
— Кто такие? — Он кивнул в сторону разминувшихся с ними парней.
— А! — сказала Розик. — Не помню даже. На свадьбе у Рафа вместе были. С одним, кажется, танцевала, не помню, с которым. Пошли, идем отсюда.
Они наверняка знали что-то плохое про Розик, они ему кровь портили своим видом. Но не кровь была это — легко воспламеняющаяся жидкость. Достаточно одной маленькой искорки. И он уже искал эту искорку, и хотел, чтобы это скорее произошло, торопился, побыстрее хотел выяснить, что же скрывают от него, хотел разом погубить себя, Розик, этих парней, всех — только бы узнать то, что от него скрывают.
— Мороженого хочу, — сказала Розик.
Тележка мороженщика остановилась невдалеке.
— Марожны! — прокричал продавец в переднике, сжимая в правой руке деньги. — Марожны, пломбир! Сколько? Два? Марожны!..
…Солнце над фирмой Аванеса «Пуговицы на заказ» в середине двадцатых годов было в зените, оно засияло, заблистало тогда во всю мощь и красу, обогрело, приучило к себе, посыпало денежками и, сохраняя обманчивый блеск, стало неумолимо закатываться. Последние лучи уже испускали дух, и на заведение надвигался мрак. Дело шло к гибели.
— Моя беда, — пояснял слепой, — в том, что не жадный я. Я сытый человек, лишнего мне ничего не нужно.
Бог знает где скупая и перепродавая пуговицы, перекочевывая из города в город, то банкротом, то недолгим господином своего положения — так ли, сяк ли, — в конце концов он осел в этом дворе и, сидя возле собственной двери на ящике из-под сахара, играл с женой в домино.