— Сделаем две вытачки, — сказала мать. — Здесь и здесь. Внутрь. Потом сможете выпустить. — Свернула сантиметр, спрятала в карман. Завернула вместе с листком, на котором записывала мерки, материал заказчицы, убрала сверток со стола.
Пришла еще заказчица.
— Нет, — сказала мать. — Плиссе больше не делаю. — И снова первой заказчице: — Не в этот, а в следующий понедельник. Пока сын дома, не работаю… Едет. В городе не удалось… Не знаю, не получилось… Обещали, посмотрим… Нет. Не любит просить… Да, в понедельник. До свиданья.
Вторая заказчица все не уходила, стояла.
— Не делаю плиссе, доченька, больше не делаю.
«Зингер» был куплен в рассрочку, с гарантией на тридцать лет. Но эмблема фирмы — золотой, с могучими крыльями лев — обещала большее долголетие: на весь двадцатый век тянула. Это обнадеживало.
А чемодан разинул пасть и поглощает все подряд — рубашки, наволочку, теплые носки, шерстяные перчатки.
— Не дави так, — говорит мать, — не злись, закроется, дай я сама его закрою…
Его друг Аристо, хирург Аристо. Вот что Стефана злило. Его удачливость, его везучесть. Про Аристо всегда говорили: «Эт-тот далеко пойдет». Но никто не думал, что он так быстро «пойдет». Две девицы ждали на лестницах Аристо. «Не путайтесь под ногами», — сказал он им и быстренько сбежал по лестнице. «Профессор!» Пожилой человек остановился, взял протянутые ему бумаги, улыбнулся, стал листать: «Та-ак, хорошо… Что еще умеют делать ваши руки?» — Он поднял голову от бумаг и смотрел на Аристо приветливо. Девицы засмеялись, а профессор не понял — чему. Аристо снова быстро взбежал по лестнице, бросил на ходу девушкам: «Некогда мне, проваливайте!» А девушки были почти красавицы. Розик рядом с ними выглядела бы дурнушкой. И не обиделись — покорно стали ждать в сторонке Аристо. Что-то похожее на благоговение тяжело опустилось на Стефана.
«Два года, — сказал он себе. — Аристо и не того еще добьется».
Чемодан не закрывался, паршивый.
— Не злись, сейчас я закрою. — И мать надавила с силой на крышку и закрыла чемодан.
Вокзал. Медленно подкатил паровоз. И удар его по буферу первого вагона с грохотом прошелся по всему составу. Яблоки в купе попадали со столиков.
Мать стояла на перроне. Самое близкое прошлое и то становится воспоминанием. Дежурный засвистел в свисток. Машинист в своем закутке посмотрел на манометр — оттянул какой-то рычаг. Повернулись колеса. Здание вокзала стало отплывать.
На перроне, одинокая, осталась в дымке прошлого женщина.
Ночь стояла уже глубокая. Тишина кругом была. «Неужели шум от одних людей?» — Нора поглядела туда, где должен был быть город, на юг. Там под неоновым светом отливают сейчас синим рельсы. Врач нес перед собой фонарь. Их тени то укорачивались, то удлинялись.