Не то, чтобы Таня была настолько непривлекательна, что он не допускал прежде и мысли ее трахнуть. Конечно же допускал. Ещё тогда, когда скромная воспитательница вырядилась на ужин так, что он стал опасаться, что дядя примет ее за представительницу совсем иной профессии. И, вспомнив сейчас ее короткую юбку и длинные ноги, обтянутые чёрными чулками, Левицкий ощутил, что начинает злиться ещё сильнее.
Да, он хотел ее. Но никогда не думал, что сможет так завестись от одних лишь стонов, тем более насквозь лживых. Впрочем, его положение весьма усугубило ещё и то, как Таня активно поерзала у него на коленях. И не могла же она, бл*дь, не понимать, какой эффект производят на него эти действия. В конце концов, стоящий член было не спрятать в карман, как, сука, носовой платок и невозможно скрыть, как течку под женской юбкой.
И вот, сотворив все это, она теперь спокойно себе спала, а он стоял – причем всеми способными на это частями тела – и вполне серьезно думал, а не трахнуть ли её так, чтобы она повторила все те же стоны, только уже по делу и в десятикратном размере. И искушение сделать это в какой-то момент стало настолько чудовищно-острым, что Роберт спешно поднял свою рубашку с пола и, накинув ее на плечи, быстро вышел из комнаты, только чудом при этом удержавшись от того, чтобы громко хлопнуть дверью.
Оказавшись за пределами спальни, где ему стало откровенно душно, Левицкий перевел дух и направился по коридору к лестнице. Рубашку при этом застёгивать не стал – в конце концов, после этого театра одной актрисы вряд ли кого-то удивит его крайне небрежный вид, тем более что все наверняка давно спали, перекрестившись с облегчением, когда его «невеста» закончила свой эротический концерт.
Как оказалось, Роберт в своих предположениях ошибся. Похоже, не ему одному было в эту ночь совершенно не до сна.
Печенька, на удивление трезвый и что ещё более странно – хмурый, сидел, как и ранее днем, все в том же кресле у камина, где огонь уже едва тлел, отчего в комнате стало довольно прохладно, и, похоже, даже не заметил появления Роберта.
Левицкий молча подкинул в камин старомодные дрова, и, дождавшись, когда пламя займётся с новой силой, присел в соседнее со Славиком кресло и спросил:
– Не спится?
Печенька вздрогнул, словно все это время спал с открытыми глазами, а теперь оказался резко разбужен, и, кинув на Роберта мимолётный взгляд, вздохнул:
– Угу. А ты-то почему не со своей горячей штучкой?
– Ее было слышно на весь этаж? – спросил Левицкий, без особого, впрочем, интереса.
– Я тебе больше скажу – ее было слышно даже на улице. Я вышел покурить, а потом как это началось – забыл аж про сигарету, чуть пальцы себе не поджарил.