Буба, сдвинув на затылок канотье, уставился на фотографию и, обратился к своей любимице.
– Нет, Люси, я же вам не скажу за всю Одессу, но я совсем не могу понять такой фокус! Когда это он успел отпечатать свой шедевр? И что, позвольте спросить, он будет с этого иметь?
– Тяф! – согласилась мохнатая собачонка.
Но Вася твердо знал, что ему нужно. Спрятав снимок во внутренний карман куртки, он задумчиво ответил, что это не просто фотография, а настоящая сенсация, которую «Фигаро» с удовольствием опубликует на первой полосе в качестве скандальной хроники.
– Представьте заголовок: «Парижская эмиграция: сегодня – собачка, а завтра?» Или, лучше: «Русский артист-зоофил едет (простите!) иметь всю Францию»! А потом – текст, набранный крупным кеглем. Чтобы в глаза бросался.
Рогов был явно в ударе и с чувством продекламировал только что сочиненный экспромт:
Лувр сегодня посетил русский педозоофил.
Очень маленьких животных он старательно любил!
До Касторского понемногу начал доходить ужасный смысл роговских слов, но он принужденно рассмеялся.
– Пойдите на одесский привоз, мой друг, там купите петуха и крутите ему интимное место. Все равно вы с этого не получите ни молока, ни яичницы. Да неужели ж, господин журналист думает, что в эту фальшивку кто-нибудь поверит? Я смеюсь на вас!
Люси согласно показала свои острые зубки, наморщив маленький носик, а потом исподтишка попыталась цапнуть Васю. Но тот был начеку и отскочил назад. Буба, ласково почесав свою самоотверженную защитницу за ушком, предложил ей не кусать наглого щелкопера, чтобы не случилось несварение желудка, а потом, натянуто сыграв любопытство, как бы между прочим поинтересовался, что хочет иметь фотограф за свой снимок. Это было уже деловое предложение, ради которого Рогов и затеял свой спектакль, но сразу же сдаваться было пока рано.
– Я не торгуюсь с вами, господин Касторский. Свободная пресса не продается. – И, выдержав пафосную паузу, добавил: – Во всяком случае, задешево…
* * *
Подполковник милиции Петренко, посетив здание контрразведки и пообщавшись с местным начальством, уяснил два важных факта. Во-первых, громоздкие вещдоки, к которым служба Кудасова могла причислить заветный шкаф, если и хранятся, то где-то в другом месте – двери «управы» были недостаточно широкими, черного хода здание, видимо, не имело, а окна первого этажа казались наглухо закрытыми. Во-вторых, крайне настораживало, что ни штабс-капитан Овечкин, ни сам начальник контрразведки ни словом не обмолвились о громоздком предмете, хотя, отвечая на наводящие вопросы, не скрыли остальных результатов обыска, поведав и об оружии, и о подпольной типографии.