Составленная нами подробная археологическая карта Северной Белоруссии позволила установить, что славяне расселились там неравномерно, скапливаясь в местах экономически выгодных и менее удобные земли оставляя безлюдными. Сильно населенные территории разделялись непроходимыми лесными массивами, что затрудняло общение и приводило. по-видимому, к известной обособленности отдельных групп населения в ряде черт быта и культа. Однако, как было показано, к X в. страну объединили две скрестившиеся здесь крупнейшие общерусские торговые коммуникации, протянувшиеся через всю Северную Белоруссию с юга на север и с запада на восток. Все волоки этих водных магистралей оказались в Полоцкой земле, она владела, таким образом, ключевыми позициями международного транзита, что не могло не отразиться решающим образом на ее экономике. Если социально-экономическое развитие некоторых других земель (главным образом русского Севера) несколько запаздывало и земли эти, находясь в зависимости от Юга, лишь к XII–XIII вв. достигли уровня развития других княжеств (например, Ростово-Суздальская земля, А. Н. Насонов, 1962), то Полоцкая земля оказалась в совершенно особом положении. Не случайно процесс становления феодальной раздробленности проявился в Киевской Руси прежде всего в фактах, связанных с историей Полоцка. Эта страна первая открыла путь к экономической и политической самостоятельности. Первые торгово-ремесленные центры возникли здесь начиная с IX–X вв. (Полоцк, Витебск) и в начале XI в. (Друцк) и именно на водных путях сообщения. Появившийся местный феодальный класс раньше феодалов других земель начал расширять свою областную территорию, облагая данью и подчиняя себе земли свободных еще от нее северных дреговичей, некоторые восточнолитовские, латгалльские и племена Прибалтики вдоль Западной Двины. Расширение территории не могло продолжаться бесконечно и не могло не привести к столкновению с интересами феодалов соседних земель. Во главе Полоцкого княжества, к тому же, стояла династическая линия, родственная общерусской, но обойденная ею и исключенная из общекняжеского «коловращения». В результате этих двух обстоятельств вражда и войны с соседними князьями, с князьями других русских земель, и в частности с Киевом, — основное, чем проникнута почти вся политическая история Полотчины долитовского времени.
Итак, Полоцкое княжество представляло наиболее самостоятельную политическую единицу древней Руси, обладавшую к тому же и оригинальной культурой. Во внутриполитической жизни княжества это проявилось прежде всего в известном своеобразии социального строя, выразившемся в развитии вечевого начала в XII в. и в слабости княжеской власти. Отношения полоцкого князя с вечем в XII в. носили характер его подчинения последнему. Князь был главным военачальником полоцкого войска, проводил все военные операции, но вече могло требовать от него отчета за проигранное сражение, за большое количество жертв (1162 г.) и т. д. Можно полагать, что в XIII в. полоцкий князь уже не ведал судом. Во внешнеполитической жизни княжества обособленность начала проявляться весьма рано. Уже Брячислав овладел торговыми путями у волоков пути «из варяг в греки» (1021 г.), обеспечивая тем самым контроль товаров, идущих в южную Русь и обратно, а при Всеславе Полоцком земля почти полностью освободилась от власти Ярославичей в течение всей второй половины XI в. Феодальная раздробленность, захватившая Полотчину в XII в. и ослабившая власть князей, ищущих в борьбе с горожанами союзников в среде враждующих между собой княжеских группировок южной Руси, не сломила прежних сепаратистских устремлений Полоцкой земли. Киевским князьям не удается навязать Полоцку своих ставленников; в делах мира, войны и приглашения князей полоцкие бояре и именитые горожане ведут свою самостоятельную политику.