Пожалуй, знаете (возвращается в прежнее положение; далее, скрестив руки на груди, говорит отстраненно, будто бы произносит монолог, а лицо выражает доселе непривычное ему спокойствие и безмятежность), если мы примем к сведению все сказанное мною выше, а также заострим наше внимание на том, как именно обстоят дела с окружающей нас действительностью, то может так статься, что эта парадоксальная и неведомая сверхинстанция, скрытая за Божественным Мраком, в наших глазах окажется куда более монструозной и чудовищной, нежели то пугало, каким испокон века в распоряжении церкви был и остается Сатана… (Словно придя в себя.) Да, действительность лишает нас каких бы то ни было поводов к тому, чтобы уповать на «доброго боженьку». Но именно в нашу пору как никогда прежде актуальны слова, некогда произнесенные с холодным трагизмом Мартином Хайдеггером: «Сегодня нас может спасти только Бог»… (Гневно отмахивается, словно в ответ кому-то.)
Интервьюер: (Едко, с иронией.) «Стокгольмский синдром» — любовь жертвы к своему палачу — вот как это называется… Да и вообще, если хотя бы на секундочку предположить, что Вы правы, то однозначно выходит, что Ваш этот Бог — садист!
Гиперанархист: (С вызовом в голосе.) А почему бы и нет? Серен Кьеркегор, которого уж никак нельзя отнести к адептам Пути Левой Руки, прямо сказал, что если и есть за что благословлять христианство, так это за его (подчеркнуто выделяет с ударением) безграничную свирепость.
Интервьюер: (Шутливо подняв руки вверх в знак капитуляции.) Ладно, ладно, сдаюсь… (Цокает и покачивает головой, явно что-то подумав про себя.) Меня лично вот что интересует: как можно определить художника-гиперанархиста, который, как Вы уже неоднократно заявляли, идет Путем Левой Руки? Просто, поймите, одно дело, когда мы затрагиваем вопросы теории, а другое дело — их конкретное приложение на практике. А ведь всякая теория, если она не может возыметь практического воплощения (пожав плечами и разведя руками в стороны), мертва.
Гиперанархист: (Утвердительно кивая.) «Сера теория, мой друг, но вечно зелено древо жизни». (Важно, задрав кверху указательный палец правой руки.) Но только не в случае с гиперанархизмом. Я бы назвал гиперанархизм по-другому радикальным утопизмом, а поскольку практическое воплощение известных нам утопий во многом, если не во всем, обернулось этими (брезгливо) скудными временами, то решаюсь смело сказать, что лишь та утопия убедительна, которой нет воплощения. Гиперанархист — это угрюмый мечтатель, которому веяние Мечты отнюдь не мешает трезво смотреть на окружающую его действительность. Недаром, когда апостолы спросили Христа, каковы знаки наступления Царства Божьего, Спаситель ответил им, что Царство Божье не придет приметным образом, но есть уже внутри каждого из нас. Значит, гиперанархист непрерывно визуализирует в своем сердце конец мира сего, чтобы до самого последнего своего издыхания идти навстречу неосуществимому. А все потому, что гиперанархистская революция — это всегда и только революция духа. Теперь что касаемо художника. Творчество — это деятельное изъявление воли к чистому могуществу, которая действует убеждением, а не принуждением. Стало быть, гиперанархист, могущий быть художником не только в собственно области художеств, но и в совершенно любом промысле, есть тот, кто, подобно Максу Штирнеру, может без обиняков сказать за себя: «Я построил свое дело на Ничто». Но это Ничто в значении не столько небытия и пустоты, сколько в значении свободы и могущества. Вообще, я определяю творчество как такой промысел, который, в отличие от