и богатым справочным аппаратом, чем было мне позволено неограниченно пользоваться, за что приношу глубокую благодарность Давиду Асафу, переводчику книги на иврит и её редактору, сотруднику Тель-Авивского университета. К сожалению, понятия, которые надо разъяснять российскому и израильскому читателям, не всегда совпадают, а для определения принятого написания имён и перевода названий пришлось обращаться к русским справочникам. Библейские цитаты приводятся в новом, иерусалимском переводе издательства «Шамир», как более точном в смысле иврита. Названия праздников, предметов религиозного культа и духовные понятия – если есть необходимость приводить их «на святом языке», даются в сефардском произношении, как принято в Израиле. Имена – в ашкеназийском, идишистском.
Незадолго до выхода книги в Тель-Авиве Давид Асаф обменялся письмами с проживавшей в Москве внучкой Котика, Рахилью Абрамовной Котик, которая сообщила ему, что переводит книгу на русский язык. Не надеясь опубликовать перевод, Р.А. писала, что старается «для внуков». Вскоре после этого она умерла, и все мои попытки, находясь в Москве, узнать о судьбе перевода, были напрасны. Ничего об этом не знают и потомки Е.Котика, проживающие в Израиле. Памяти Р.А.Котик и моего учителя языка идиш, Дова Сискеля, относившегося к моей работе с большим сочувствием, посвящаю свой перевод.
Общеизвестно, что записанное – это лишь отражение помыслов сердца и устной речи, настроений, верований и мнений, свободной беседы и обсужденья Торы, выступленья оратора и даже пенье в кругу друзей. И для всего этого и для многих других видов записанного - своя форма выражения на письме. Так – в каждом народе, и так же - испокон веков - и в нашем. Слой за слоем возникают культуры, и в каждой из них - чудесный и сложный строй языков той эпохи, которыми владели и на которых мыслили их носители и выразители из рода в род.
Содержанье написанного служит потом, через много лет, основой для теоретических дискуссий и социо-исторических, языковедческих и проч. исследований.
В наше время, на пороге третьего тысячелетия, к этому добавился новый и захватывающий практический аспект - попытка с помощью генеалогического дерева и семейной саги обнаружить следы личного и исторического прошлого каждого из нас. Тот, кто этим заинтересуется, найдёт, в конце концов, свой особый путь, подходящий для его личности и потребностей.
Со мной это случилось при встрече с г-жой М.У., пожелавшей изучить язык идиш и его культуру, которых она почти не знала. Через какое-то время ей попался перевод на иврит воспоминаний Ехезкеля Котика, жившего в Литве во второй половине 19-го века и в начале 20-го, написанных в оригинале на идиш. Заинтересовавшись воспоминаниями, г-жа Улановская захотела перевести их на русский язык. Должен признаться, что несмотря на довольно серьёзное знакомство с еврейской тематикой, имя автора воспоминаний я услышал тогда в первый раз. Как только мы начали читать книгу, я с удивлением обнаружил, что автор родился и вырос в Каменце – местечке, о котором моя мать, благословенна её память, услышав, что кто-то оттуда родом, бывало говорила: «Да он из наших мест!» Также и благословенной памяти отец рассказывал, что в его родном местечке Городец, возле Бриска, было старинное кладбище, где похоронены его предки и часть семьи. Детство и юность моих родителей – отца из семьи Зискель и матери из дома Шерманов – до их эмиграции в Аргентину, прошли в Полесье, между Бриском и Кобриным. Никогда не думал, что, покинув родительский дом, сохраню в своём культурном наследии не только слова и выражения на идиш, но и упомянутые в тексте особые кушанья, описания природы и рассказы о жизни, запавшие когда-то в душу. «Интеллектуальное приключение» началось для меня уже с первых глав. Я чувствовал, что часть семейной саги мне не чужда. И так мы дошли до конца первого тома, бывшего для меня подобием бытийной и ассоциативной встречи. Слова и выражения на идиш литваков, характерные для области между Бриском и Кобриным, которыми так свободно пользуется Котик, - я их слышал мальчиком и подростком, вместе с братом и сёстрами. Также и дед с бабкой с материнской стороны, жившие в одном из поселений барона Гирша, после долгой поездки к ним на поезде, говорили с нами на этом особенном идиш, а я ещё не понимал тогда, как укоренится во мне язык, как буду взволнован, услышав его снова.