– Изембард… – Ориоль воспринимал угрозы в адрес епископа как личное дело, но еще горше ему было ощущать силу любви капитана к Элизии. – Остановись…
– Передай ему, ведь я собираюсь вернуться!
– Поехали, капитан! – поторопил начальник scara. – Тебя заждалась королевская чета. А путь до Италии долог.
Когда всадники скрылись из виду, Ориоль долго смотрел на пыль от копыт.
– Да хранит тебя Бог, Изембард, и не терзайся понапрасну. Если Фродоин ее не спасет, я сам заставлю его заплатить за все, даже если это будет последнее, что я совершу в жизни.
Сквозь узкие окна графского дворца пробивались бледные лучи света. Прошло почти две недели с ареста Элизии из Каркассона, и вот 21 сентября, в день святого Матфея, на заседание трибунала прибыли семеро судей, назначенных маркграфом. Сейчас они с важным видом беседовали между собой. Чтобы обеспечить нелицеприятие, судей вызвали из Жироны, Конфлента и Вальеспира. У стены поставили стол с серебряным распятием и Библией – на ней будут приносить присягу свидетели. На двух скамьях расселись boni homines – они будут надзирать за беспристрастностью трибунала, следить за соблюдением consuetudine и сами выступят в качестве свидетелей. На почетном месте рядом с трибуналом восседал и епископ Фродоин, хотя ему предстояло всего лишь наблюдать за процессом в качестве высшей инстанции.
Готский закон рекомендовал избегать скопления народа и приглашать в суд только заинтересованных лиц, но дело Элизии всколыхнуло всю Барселону, на виконта надавили, и он согласился на присутствие горожан, связанных с Элизией узами дружбы. Года вместе с другими знатными барселонцами заняла место на дальней скамье. Дама не удостоила Фродоина даже взглядом, а в дни перед судом ни разу не согласилась с ним встретиться. За пассивностью епископа скрывался какой-то план, это Года понимала ясно, но воспользоваться Элизией для своей выгоды было непростительно. Единственное, за что Года была благодарна Фродоину, – это что он убедил Асториуса не вызывать на судилище детей. Гомбау было двенадцать лет, Ламберу только исполнилось семь, и их следовало избавить от лишних страданий. До вынесения приговора заботу о детях взяла на себя Эмма, дочь Жоана и Леды.
Года увидела, что в зал вошел Ориоль. Он не сумел привести с собой missus dominicus, Изембарда. Как и все, капитан тревожился за будущее Элизии, отданной на милость пришлых судей.
Стражник открыл дверь, и главный судья ввел Элизию. На женщине была грязная саржевая туника, местами порванная, местами заштопанная. Она шла босиком, волосы спутались, но больше всего собравшихся в зале поразила пелена страха и отчаяния, затуманившая ее светлый взгляд, в былые дни согревавший весь город. Подсудимая шла медленно, подволакивая ноги, растерянная и напуганная. Последний удар Гали оказался сокрушительным, и всегдашняя вера в хорошее покинула Элизию.