В отличие от большинства знакомых ему клириков, Сервусдеи был сиротой из Реймса, с детства мечтавшим стать монахом. Как предписывал святой Бенедикт Нурсийский, он вел жизнь целомудренную и суровую, посвященную молитве, учебе и послушанию, – даже когда Гинкмар из Реймса определил его служить Фродоину. Вера его была крепка, хотя дух и слабел от наблюдений за Римской церковью, увязшей в болоте алчности, и за прелатами, своим властолюбием не уступающими мирянам. Многие из них не знали ни Священного Писания, ни Псалтыри, ни антифонов. Да и толковники с канониками не сильно рвались отражать в своих ученых суждениях свет Евангелия. На своих капитулах епископы вели дискуссии о деньгах, понуждали королей и вельмож ради спасения души жертвовать больше серебра и земель и кичились своими владениями, в то время как пастве проповедовали бесталанные, зачастую неграмотные священники. Такое отношение подогревало любовь к древним культам и языческим обрядам.
В подвале старого епископского дворца бенедиктинец чувствовал, что этот хаос над ним не властен. Он по-отечески заботился о каждом свитке, впитывал в себя их содержимое и предавался размышлениям.
– Magister[54], я слышал новость. Это ужасно.
– Точно так, Астральд.
Сервусдеи улыбнулся мальчику. Это был тот самый сирота, которого Дрого отправил в Барселону, чтобы завлечь Изембарда в западню, тот самый, что спустя два года подобрался с факелом к крепости Тенес, чтобы отомстить за смерть старшей сестры, Агнесы. Монах впервые увидел его в больнице, когда Астральд был всего-навсего голодным перепуганным мальчуганом, которому хотелось только защитить братьев и сестер, однако уже тогда Сервусдеи отметил, насколько тот необычен, сметлив и любопытен. Бенедиктинец взял мальчика под свою опеку и распахнул перед ним свое пересохшее сердце. Воображение мальчика больше всего поражали звезды, ему казалось, что он способен что-то прочесть по движению светил, поэтому монах позабыл его прежнее имя, взял его в ученики и окрестил в купели под именем Астральд.
Теперь мальчишке было четырнадцать лет, и он бегло читал по-латыни. Казалось, ему судьбой назначено носить тонзуру. Для старого монаха он был как сын, которого у Сервусдеи никогда не было и не будет. Он хотел сделать из воспитанника человека ученого, знатока законов и уложений, и таким образом обеспечить его будущее.
– Что теперь будет, учитель?
– Сердце людское есть царство теней, но я верю, что на сей раз нас озарит божественный свет. – Старику нравилось поучать Астральда в такой манере. Пускай даже он ничего не поймет, Сервусдеи не сомневался, что ученик запоминает все его слова и сумеет оценить их в будущем.