Спустя два месяца после назначения в Труа сын Сунифреда и внук Белло из Каркассона будет коронован графом Барселонским, а его наследники получат право занимать эту должность без предварительного королевского одобрения. Многие горожане плакали от счастья, но были и такие, кто продолжал недоверчиво хмуриться: ведь в Испанской марке нет ничего постоянного.
Вслед за графской четой появились братья и сестры Гифре и их мать Эрмезенда, гордая за сына, но все же немного печальная. Гифре поискал взглядом Изембарда, и тот подошел ближе.
– Вот все и свершилось, граф, но знайте, что это лишь только начало.
– Да благословит Господь такое начало, которым я обязан тебе, Изембард, – тебе и другим…
Мужчины улыбнулись, покосившись в сторону портика нового собора, на элегантную арку из черного и белого мрамора. Храм получился таким же необыкновенным, как и его создатель.
Базилика Святого Креста и Святой Эулалии трепетала от важности исторического момента, как будто ее выстроили именно для этой коронации, однако камни ее принадлежали гораздо более древней истории. Собор воздвигли в те десятилетия, когда сама Барселона могла оказаться преданной разрушению и забвению, подобно другим городам Марки. Строительство прерывалось на долгие годы, потом наступали периоды лихорадочной активности, однако теперь работа завершена и весь город гордился содеянным. В основании базилики дремал величественный Барсино, но звон колоколов возвещал, что и Барселона, пускай не такая богатая и многолюдная, по-прежнему стоит на своем месте и движется к своему первому тысячелетию.
Собор, подготовленный к важной церемонии, был переполнен прихожанами. Помимо необыкновенных фресок и резных капителей в этот день особого внимания заслуживали ряды арок, специально украшенные золотистыми и красными полотнищами.
Когда двери распахнулись навстречу графу, солнечный свет озарил центральный неф до самого пресвитерия; в его лучах заблистали жемчуга на шелковой ризе епископа Фродоина, которая своим великолепием не уступала одеяниям самого папы. В митре на голове и с посохом в руке священник ожидал графа, стоя на той самой древней плите, свидетельнице его отчаяния и бессонниц, – эту плиту Фродоин повелел не сдвигать с места. Песнопение хора эхом отозвалось под сводами, собор окутался клубами ладана.
Горожане заняли места в соответствии со знатностью рода и положением в обществе. Патриции стояли возле пресвитерия, за ними расположились свободные граждане, а еще дальше – сервы. Сотни взглядов благодарили епископа за упорство, подарившее Барселоне собор, который простоит долгие столетия. Фродоин искал в толпе знакомые лица. Среди первых людей города находилась надменная аристократка Года, как всегда одетая в черное, а рядом с ней – ее дочь Арженсия и Эрмемир. Возле пресвитерия нашлось место и для капитана Изембарда с супругой, и для Рыцарей Марки – представителей рассеянного по графству дворянства. Чуть позади, рядом с одной из колонн, священник увидел Элизию с Ориолем. Он собирался обвенчать их в самое ближайшее время и был несказанно рад предстоящей свадьбе. Фродоин узнал еще нескольких из своих самых первых колонов, и сердце его наполнилось признательностью. Вместе со своими