— Или чиновник! — Запрыгал Санька, — С папочкой! Только етот… Он защёлкал пальцами.
— … диссонанс, во! Одёжка простецкая, а асесу…
— Аксессуары, — Подсказываю ему.
— Они самые! Важнющие асе… ну, штучки ети!
— У городовых мозги пополам трескаться будут от таково! — Зашёлся хохотом Пономарёнок.
Вышел я на улицу, а там не погода, а сплошное фу, как Фира говорит. И не холодно даже, как для ноября, но ветрище впополаме с дождём, да лужи уже накидало. Оно и ерунда, но как представил, што добегу мокрым, взопревшим, да ещё и в грязи по самые уши, так ноги сами до ближайшего извозчика.
— К Юшкову переулку.
— Двугривенный! — Загнул бородач.
— Бога побойся! — Меня ажно распёрло от возмущения, — Тут идти-то всего ничего!
— Вот и иди! — Надыбился тот на козлах мокрым петухом и вижу, што не уступит. Сплюнул я тогда, взглядом всего обмерил и показал, значица, што о нём его родственниках думаю. И не придерёшься! Он руку к кнуту постращать, я глазами к котяху конскому, так и разошлись миром.
— Гривенник до Юшкова! — Уже другому извозчику.
— А и садись! — Согласился тот равнодушно. Убедился, што я сел, да и тронул вожжами старого рысака.
* * *
Обильно потея, Иван Карпыч отошёл от Солодовниковых, и вытер шапкой мокрое лицо. Так, с шапкой в кулаке, и пошёл прочь, растерянный.
— Как всегда всё, — Бормотал он на ходу, — чевой в етот раз не так? Зерно такое себе, как и всегда, так чевой купечество зафордыбилось? Неласково?
— А! — На лице прорезалось понимание, — Вызнали небось, што я чуть не половину Сенцово в кулаке зажал, вот и нагнуть решили! Заранее, для сговорчивости!
— На корню, как все, не запродал, — Рассуждал он, притулив поджарый зад на скрипнувшую телегу, — да и опосля торопиться не стал. Думал, по зимнику привезу, а пока только образцы, а они вот так, значица? А вот шиш вам! Полежит в амбаре до весны, не сгниёт! Иван Карпыч рассмеялся хрипло, и ощерился по-собачьи.
— А там и в рост дам, — Он снова оскалился, — Небось когда брюхо подведёт, выкобениваться не станут. Возьмут, да в ножки ишшо поклонятся!
Перед глазами встали мёдные картинки, где он такой перед самоваром при всём довольстве и красной рубахе, а к нему — просители! С поклонцами, с шапками в руках, с глазами в пол. А он торопиться не будет! На блюдечко с самонастоящим, и даже не спитым чаем — фу-у губами! И с сахаром ево, щурясь от чайново пара и сытово щастья.
— Н-да, — Мотнул головой мужик, отгоняя сладкие грёзы, — вот она, настоящая жисть!
Во всей етой купмании по приведению односельчан к покорности единственный затык — Солодовниковы. Ну и купечество вообще. С фанабериями! Ишь, неласковые?! А кому он будет потом зерно продавать? Самому на етот рынок влезать опасно, даже и по краешку. Съедят!