Когда я подошел, она улыбнулась:
– Я устала и не собираюсь вставать, так что тебе придется наклониться, чтобы я могла тебя обнять.
У нее оказался приятный, чуть надтреснутый голос.
Я, послушно наклонившись, ответил ей улыбкой:
– Да, мэм! Обожаю обниматься, благодарю вас.
Она обвила руками мою шею.
– Присаживайся, присаживайся, я хочу поговорить с тобой.
Я уселся рядом с ней на ступени.
– Я несколько раз видел вас здесь. Вы родственница Кастона или Картера?
– Нет-нет-нет, я никому здесь не родственница. Во всяком случае, я за собой такого не знаю. – Она улыбнулась доброй улыбкой и пристально вгляделась в меня. – Я просто прихожу сюда, чтобы помогать людям. Здесь слишком много боли, так что людям нужно много помощи.
– Что ж, значит, вы очень добры.
«Этих мальчиков признали виновными в том, что убили моего внука, и судья отправил их в тюрьму навечно. Я думала, мне станет от этого легче, но на самом деле стало только хуже».
– Нет, просто мне полагается это делать, вот я и делаю. – Женщина отвела взгляд, потом снова сосредоточила его на мне. – Мой шестнадцатилетний внук был убит пятнадцать лет назад, – добавила она, – а я любила этого мальчика больше самой жизни.
Я не ожидал такого ответа и мгновенно подобрался. Женщина схватила меня за руку.
– Я скорбела, скорбела, скорбела… Спрашивала Бога, почему Он позволил кому-то вот так забрать моего мальчика. Его убили другие мальчишки. Я впервые пришла в этот суд на их слушания, и сидела там, и плакала каждый день – почти две недели. Все это было таким бессмысленным! Этих мальчиков признали виновными в том, что убили моего внука, и судья отправил их в тюрьму навечно. Я думала, мне станет от этого легче, но на самом деле стало только хуже.
Она вздохнула и продолжила:
– Я сидела в зале суда после того, как им вынесли приговоры, и все плакала и плакала. Ко мне подошла какая-то женщина, обняла и позволила прислониться к ней. Она спросила, не мои ли дети те мальчики, которых приговорили, и я сказала ей – нет. Я сказала ей, что мой ребенок – тот, которого они убили.
Женщина ненадолго умолкла, потом заговорила снова:
– Она просидела со мной почти два часа. Больше часа мы просто сидели вместе, не говоря ни слова. Это было так славно – когда во время суда тебе есть на кого опереться. Никогда не забуду эту женщину. Не знаю, кто она была, но благодаря ей мне стало намного легче.
– Соболезную, мне очень жаль, что ваш внук погиб, – пробормотал я. Что еще я мог сказать?
– Конечно, полностью оправиться не получается, но ведь как-то живешь дальше, как-то живешь… Я не знала, что мне делать со своей жизнью после этих судов, и тогда примерно год спустя стала приходить сюда. Сама не очень понимаю, почему. Наверное, просто почувствовала, что смогу быть кем-то… ну, понимаешь, таким человеком, на которого сможет опереться тот, кому больно. – И она обвила мой локоть руками.