И теплые мурашки бежали от того места, где она чувствовала его рот. Легкие мурашки, сладкие, от которых сердце колотилось, словно в горку с полным коромыслом бежала…
А потом он крутнул ее и повел к кровати. И она пошла, вот что хуже всего. Ног под собой не чуяла, а шла.
И пусть, металась в уме у Забавы жаркая мысль. Все равно она ему потом надоест, рано или поздно. Позабавится с ней немного этот их ярл Харальд, и позабудет. Мимо пройдет и не вспомнит…
Вот тогда она и сбежит.
А пока пусть.
Харальд был собой доволен. Он смог. И как смог. Девчонка, когда он усадил ее на постель, и, присев перед ней на корточки, забрал порченого щенка из дрожащих ладоней да выпустил на пол, глянула сверху таким взглядом…
Хорошим, в общем, взглядом. В котором сразу все было — и согласие, и обещание, и страх ее уже привычный.
Харальд, по-прежнему сидя перед ней на корточках, запустил обе руки под подол. Коснулся щиколоток, двинулся к коленям, запястьями задирая шелк платья. Девчонка сидела напряженная, словно готова была в любой момент вскочить и побежать — а не бежала. Руки раскинула по покрывалу усталыми крыльями, пальцами в мех зарылась глубоко…
Смотрела на него сверху вниз темно-синим взглядом.
И когда Харальд, добравшись до колен, подсунул руки ей под бедра, нажал, приподнимая и заставляя встать — поднялась, на мгновенье вскинув взгляд к потолку, но тут же снова опустив.
Он рывком встал следом, задирая платье вверх, к маленьким грудям, стаскивая его вместе с тем, что было снизу — какая-то нательная рубаха, Харальд в бабьих тряпках не разбирался. Стащил собравшуюся в жгут ткань с плеч, потом со светлой, золотисто сиявшей головы. Швырнул все в угол.
Щенок, с поскуливанием бродивший по каменному полу в поисках местечка потеплей, тут же устроился на сброшенной одежде. Закопался в складки, тонко взвизгнул от удовольствия, сворачиваясь в клубок…
Девчонка в ответ на скулеж повернула было голову, но Харальд поймал ладонью изгиб щеки, удержал, не давая от него отвернуться. И тут же отдернул руку, обнял тонкое тело, вскинул вверх.
Маленькие груди взлетели на уровень его лица. Тут сознание Харальда заволокло туманом. Но не тем, страшным, кровавым, когда он уже не был человеком — а самым обычным, мужским, когда сдерживать себя уже не можешь, и терпелось долго, слишком долго…
У него еще хватило ума на то, чтобы не кидать девчонку на постель, а уложить, пусть и торопливо. Выпрямился Харальд, на ходу ловя завязки, чтобы сдернуть штаны — и поймал ее взгляд, теперь уже какой-то растерянный, сомневающийся.