– Я услышал упоминание об архиепископе Тулузском? – губы под тонкими усиками многозначительно кривятся, тонкие брови ползут вверх, длинные ресницы томно опускаются. – Это же сын герцога Эпернона – главного виновника бунта?
– Младший. Если меня приняли за него, то… – мсье Арман принимается поглаживать бородку, – то это плохая новость. Значит, что нападавшие – не просто шайка разбойников, а как-то связаны с армией маршала Шомберга, что идет на Ангулем. Получив в заложники сына Эпернона, они приобрели бы неплохой рычаг воздействия.
– Какие нападавшие? – Рошфор трогает труп атамана носком узкого ботфорта. – Не было никаких нападавших. Всех в болото – и концы в воду.
– Сначала я все же вас перевяжу, – с мэтром Шико никто не спорит. – Но должен сказать, что у меня кончилось полотно.
– Я сейчас порву рубашку, – Дебурне с белой забинтованной рукой кидается к сундуку.
– Стой, – останавливает его епископ. Берется за клок, вырванный атаманом из сутаны, и рвет до конца. Через миг протягивает доктору широкую полосу лилового шелка. – Годится?
– Превосходно, – доктор быстро накладывает повязку. На лиловом даже кровь смотрится красиво. Почти сразу кровотечение прекращается – мэтр Шико свое дело знает.
– Я счастлив носить ваши цвета, ваше преосвященство, – снова демонстрирует изящный поклон граф.
На лице епископа Люсонского выступает нежный румянец – не иначе, снова начинается жар.
Жюссаку тоже достается лиловая лента поперек груди.
– Где, говорите, у вас тут болото? – Жюссак пинает лысого разбойника по руке, вцепившейся в колесо в последний миг перед смертью. – Пора кому-то искупаться.
– Да тут везде болото, – пожимает плечами граф. – Десяток шагов отсюда на север.
Но и десяток шагов даются тяжело, когда надо спустить в трясину дюжину трупов. С тела Щёголя Рошфор берет сиреневые перчатки, неделю назад проигранные в кости. Надевает – перчатка садится как влитая, обтягивая кончики пальцев, явно более длинных, чем у атамана. Хотя перчатки тут же летят в болото, Жюссаку становится скверно от мысли, что убитые были хорошо знакомы тому, кто с ними хладнокровно расправился. А до этого играл с ними в кости… Возможно, они считались приятелями…
– В чем причина вашего поступка? – наконец спрашивает графа епископ Люсонский. Он смотрит из окна кареты, устало откинувшись на подушки. Граф гарцует на изящном тонконогом жеребце, сером в яблоках – хотя Жюссак до сей поры не жаловался на своего коня, перед графским Идальго все лошади смотрятся бледно, что опять-таки ни на йоту не увеличивает расположения к всаднику.