Улыбка от мадам Гершвиль напоследок – и все.
Приемная пуста.
Дверь открыта.
– Ваше величество… – он входит в гулкую пустоту громадного зала с огромным столом темного дерева посредине. Королева поднимается со стула с высокой резной спинкой – черное строгое платье сплошь расшито золотыми розами, высокий кружевной воротник не скрывает похудевшую шею. Еще что-то новое в ее облике, но Арман не успевает осознать, что.
Щеки Марии Медичи красны и горячи – и маленькое ухо с тяжелой жемчужной грушей, и даже золотистые волосы, кажется, обдают жаром – его руки скользят, разводя ее бедра, трещат накрахмаленные юбки, трещат завязки его штанов – кажется, от напора изнутри, он даже не помнит, как высвободил орудие бесстыдной страсти.
– Арман… – вскрикивает она, отворачивая лицо от его жадных губ. – Арман, вы обезумели…
Разлетается бумага, трещит и ломается попавшееся под руку перо, скрипят дубовые, добротно спряженные и ладно пригнанные доски столешницы, когда он подхватывает ее под колени и наконец-то утоляет желание.
– Арман… Мой жеребец… – ее рука ласкает его затылок, сжимает закаменевшее плечо, проводит по спине, по ребрам. – Как же вы исхудали!
– Моя королева… – к нему возвращается способность говорить. Одернув сутану, он помогает ей встать со стола.
Она укоризненно смотрит на него и поправляет очки – вот что показалось ему новым в ее облике! Он покаянно припадает к ее руке, пока она что-то ищет в бумажном хаосе.
– Арман, вы в своем неистовстве порвали план наступления на Париж…
Он внутренне ликует: план отброшен как ненужный.
– Ваше величество, герцог Эпернон – это большая сила, но маршал Шомберг идет на Ангулем, – терпеливо повторял Арман. – После начала осады король уже не будет так щедр на обещания.
– Вот именно – на обещания! – вспылила королева. – Ангулем прекрасно укреплен, здесь трехлетний запас пороха и провианта. Если Шомберг стянет сюда все силы короля – Париж останется незащищенным!
Эпернон был полностью с ней согласен, а о Совете нечего и говорить – Арман со своими предложениями мира встречал только презрительные взгляды.
Время шло, Шомберг, надвигаясь медленно, но неумолимо, уже миновал Вьерзон. Кардинал Ларошфуко – старый, опытный, мудрый – был на стороне Армана. Но на его аргументы Совет обращал внимания не больше чем на голубиное воркование Берюля о необходимости любить врагов наших и подставлять другую щеку.
В конце концов Ларошфуко в приватной беседе с епископом Люсонским вынул последний козырь: если королева помирится с сыном, мсье дю Плесси получит красную шапку – станет кардиналом.