Когда Арман подхватил его, в лице мальчика не было ни кровинки. Синеватый оттенок кожи напугал Армана.
– Дебурне! Вина! Быстро!
Встревоженный Дебурне прибежал с бокалом, Арман содрал с мальчишки платок, шлепнул по бескровной щеке, раз, другой – наконец-то Дени открыл глаза.
– Вот… Выпей вина, – Арман осторожно влил в него пару глотков, поддерживая голову.
– Я… вас испачкаю… – прошептал мальчишка. – Я в саже весь.
– Что сделано, то сделано, – улыбнулся Арман, отчего мальчишка покраснел. Оклемался.
– Ты что, ушибся? – пока Дебурне оттирал трубочиста от сажи, Арман выяснял причину обморока.
– Нет, не ушибся.
– А в чем же дело?
Прежде чем Дени открыл рот, Дебурне задал вопрос:
– Ты когда ел в последний раз, друг любезный?
– Вчера, – виновато ответил тот.
– А что ты ел? – продолжил допрос камердинер.
– Луковицу съел, – прошептал мальчишка и повесил голову.
– Без хлеба?
Дени не ответил и потянулся за рубашкой – такой же белой, как его лицо.
– И позавчера без хлеба, и третьего дни без хлеба, так? – грустно констатировал Дебурне. – Куда же твой отец жалованье девает, а?
Мальчишка заполыхал ушами и дернул на себя курточку с такой силой, что едва не повалил стул.
– Ишь ты, осмелел… – хмыкнул слуга.
– Он не пьяница! – со слезами закричал Дени.
Дебурне вздрогнул.
– Он не пьяница! Он один раз только в трактир завернул, и у него кошелек срезали! Все думают, что он пьяный, а он шатается от… от… от… – захлебнувшись рыданиями, Дени снова наладился упасть, но Арман успел его подхватить. Весу как в коте. Положил на кровать, плеснул еще вина пополам с водой и взял со стола сковороду. Поднес мальчишке и вручил вилку:
– Рубай.
– А плохо ему не будет с отвычки? – озадачился Дебурне.
– Ему будет хорошо, – усмехнулся Арман, наблюдая, как жадно Дени расправляется с едой. – Я пошел. Этот пусть ест, спит и ждет меня.
В первый раз во время службы Арман не мог восстановить душевное равновесие. Он всматривался в лица прихожан и видел недоедание, нужду, болезни, надсаду – там, где прежде замечал пьянство, блуд, неопрятность и лень. Глядя на певчих, выводящих AgnusDei, он пытался угадать, все ли они сегодня ели, а при виде латок на юбке прачки, последней подошедшей к причастию, его пронзил стыд – он вспомнил свое негодование при встрече с отцом Флавиньи.
– Дебурне, я принял решение: я пожертвую треть своих средств на восстановление собора, – заявил он с порога.
– То-то каноникам радость, – буркнул тот, на миг отрываясь от штопки его рубашки.
Дени осторожно высунулся из кресла, где читал проповеди Франциска Ассизского.