Хотя я и не ожидал, что мой ночной визит будет обнаружен полицией, но тем не менее сбить меня с толку подобным образом было невозможно.
— Вы что-то путаете, друзья, — сухо сказал я. — Несете какую-то чушь. Этого дела я и не знаю. Повторяю вам: я здесь, в Крыму, отдыхаю от интересных и больших операций, совершенных за границей. Ничего и никого не знаю и на вашей добровольческой территории никаких дел с сейфами не имел, а что я делал на иностранных землях, вас не касается.
— Ой, так ли? — горестно вздохнул капитан и, воздымая руки горе, проговорил елейным голоском: — Вы ошибаетесь, дорогой барон, нас все касается, хотя, правда, иностранные сейфы интересуют меньше, чем здешние. Итак, вы чисты, как голубь? Не правда ли?
Черт его знает, что еще знал и готовил мне за этим вопросом этот человек!
— Абсолютно! Требую, чтобы меня освободили, как иностранного подданного и как невинно задержанного человека. У меня сердце обливается кровью, слушая ваши возмутительные обвинения.
— Сейчас у тебя и морда обольется кровью! — внезапно закричал капитан и вскочил на ноги. — Ну! Сознавайся сейчас же, сукин сын, а то всю морду разворотим!
— Фу, господин капитан, как неприлично, как нехорошо! — смеясь одними глазками, заговорил сыщик. — Ну разве же так можно: иностранец, господин купец, вдобавок барон, почти его сиятельство, — и вдруг по морде! Их сиятельство привыкло к другому, европейскому обхождению. Не так ли, господин барон?
— Пошел к черту, легавый! А вы, господа, ответите за подобное отношение к невинному человеку.
— Вот видите, как нехорошо ругаться, — снова захихикал Литовцев, — заругались и господин-барона на то же вызвали. И их сиятельство осквернили свой ротик словом «легавый». Напрасно, напрасно, а надо ведь по-хорошему, по-деловому, — перелистывая большое дело, лежавшее перед ним, невозмутимо продолжал он. — Вот как надо по-нашему, по-православному! — И вывалил на стол кипу денег, отобранную при аресте у меня. — Ваши денежки?
— Мои!
— Все ваши?
— Все!
— Та-ак-с! А которые выигранные и которые собственные? Ваши?
Надо было быть настороже, хитрая ищейка что-то задумала и, видимо, ловила меня на этих деньгах.
— Да вы, барон, не стесняйтесь, не думайте, что каверзу какую строю. Дело не в них, не в деньгах. Допрос дальше будет.
Дело было именно в них, в этих деньгах, особенно остро почувствовал я, слушая его успокоительные Слова.
— Не помню! Деньги перемешались, которые мои и которые выигранные, я затрудняюсь ответить.
— А я не затрудняюсь, я помню, — очень дружелюбно сказал Литовцев и, вытягивая из кипы ряд банкнотов, откладывал их в особую стопку. — Вот эти двадцать фунтов — ваши, твердо помню, ваши фунты, — вы их сами бросили на стол крупье. И вот эти лиры, двести пятьдесят — тоже ваши, не спорьте, дорогой барон, ваши, ваши деньжата!