— Нет и вопиющей нищеты… Люди выглядят сытыми, одеты прилично, веселы, — согласился с нею мистер Джонс.
Еще бы! Я знал, что по пути следования гостей еще вчера были созданы группы «сытых, довольных жизнью горожан». «Подождите до завтра, голубчики… главный спектакль ожидает вас в Бельбеке», — не без иронии подумал я и, утвердительно кивая головой, подтвердил:
— В этом маленьком, пока, к счастью, сохранившемся уголке подлинной России царит мир, порядок и гармония классов… А в четырехстах километрах отсюда фронт… — И, горестно вздохнув, добавил, вспоминая изгнанного из Севастополя ротмистра: — Лучшие сыны России каждый день добровольно идут туда. Только сегодня мой любимейший друг и патриот родины отправился сражаться за демократию.
Парламентарии довольно равнодушно выслушали мою тираду, и только журналистка оживилась:
— Я сегодня же сообщу об этом бравом воине в газету.
Выпив вместе с «европейскими демократами» по рюмке коньяка, я отправился в клуб, из которого так грубо изъял меня сыщик Литовцев. Играть я не хотел, но появиться там, где, конечно, уже знали о моем аресте, надо было «для пользы дела».
В клубе, среди звона золотых монет, шелеста ассигнаций, щелкающего, как бич, голоса крупье: «Карта бита», «Ставка сорвана», «Делайте вашу игру, дамы и господа», — я был в своей тарелке.
Но никто из встретившихся завсегдатаев клуба даже и не спросил меня о причине исчезновения. Им не было дела до меня, их интересовало золото, франки и доллары. Поболтав с одним другим, кивнув головой любезно раскланявшемуся крупье, я прошел в комнату старшин и, присев на диван, закурил папиросу.
— Месье Базилевский, не хотите ли посмотреть, как проигрывает свой лиры итальянец? — проходя мимо, предложил дежурный старшина клуба. — Прямо оперетка…
Мне было лень подняться с места, и я неохотно ответил:
— А что в этом интересного? Ведь в игорном доме всегда одни выигрывают, другие проигрывают…
— Да это не игра, а спектакль… Итальянский офицер, какой-то маркиз, а с ним чудесная женщина…
Я обрел дар речи:
— С женщиной? Маркиз?
— Именно! Он пытается быть хладным, как лед, и невозмутимым, как скала… Хотя, я-то это вижу, одна маска… Он вот-вот сорвется, сдадут нервы…
— А она?
— Вот она-то кипит, волнуется, не в силах скрыть свое смятение… Но красотка, скажу вам, первый сорт.
Я уже был на ногах.
— Как старый боевой конь, услышавший звуки полковой трубы, — засмеялся старшина, но я уже был в дверях «золотой комнаты».
Никто не заметил меня, взоры всех игроков и зрителей были устремлены на стол крупье, на котором сверкало золото и лежали кипы кредитных билетов.