– Не уходите, – сказала она ласково. – Или возьмите меня с собою. Я вам помогу. Я научу вас кое-чему.
– Оденьтесь, – сказал Дьюкейн.
Что-то возникло в зеленовато-желтом свете между ними и прикоснулось к его запястью, ласково взъерошило волосы, росшие на руке. Это был тонкий, как кончик карандаша, хлыстик для езды на лошадях, другой конец которого был в руке Джуди.
Дьюкейн отдернул руку и быстро вышел из комнаты. Он пролетел через холл и распахнул дверь, оказавшись в неожиданно ярком свете, заморгал глазами. Стремительно шагая по мостовой, он почти столкнулся с Бираном, который нес бутылку. Они изумленно посмотрели друг на друга, и, прежде чем Дьюкейн торопливо возобновил свой путь, он увидел, что лицо Бирана исказилось от страха.
– Почему животные не умеют сморкаться? – спросил Эдвард.
Казалось, никто не знает ответа на этот вопрос и не готов вступить в дискуссию по этому поводу. Пола смотрела на страницу «Энеиды», но видела свое собственное беспокойство, а Дьюкейн был занят составлением и редактированием мысленного интимного фотоальбома Джуди Макграт.
– Дядя Тео просит Минго, – сказала Генриетта, только что вошедшая в кухню. – Джон, вам пришла открытка.
Близнецы вытащили спящего Минго из уютной корзины Монроза и унесли его, придерживая с двух сторон.
Дьюкейн посмотрел на открытку с женщиной в чадре. На другой стороне Кейт писала:
«Дорогой, женщина под чадрой – восхитительное зрелище, но лучше уж восхищаться, чем самой надеть чадру. Место великолепное. Утром видела нескольких собак, занимающихся чем-то очень необычным. Не буду писать подробней в почтовой открытке. Не знала, что у собак бывают пороки. Крепко люблю.
Кейт».
Дьюкейн опять перевернул открытку и сумрачно посмотрел на женщину под чадрой. Он вспомнил, как его самого волновали женщины под чадрой, когда он был в Танжере, и это воспоминание очень неприятным образом смешалось с сильной аурой Джуди, все еще стоявшей перед его глазами. Забавно, что встреча с не прикрытой ничем Джуди почему-то напомнила ему о прячущихся от взоров африканских женщинах. Что-то механическое в нем одинаково реагировало на два совершенно различных зрелища. Я становлюсь отрезанным от мира, как Рэдичи, все непрямо, все – в моем сознании. Потом он задумался, а что выдумываю я? Вопрос не был лишен интереса.
Он снова перевернул открытку и постарался сконцентрировать свое внимание на Кейт: милая Кейт с нимбом жестких золотых волос, с ее пылкой и любящей натурой. Но Кейт, видимо, ускользала от его внутреннего взора, и то место, которое она занимала в центре его жизни, казалось опустевшим или просто сокрытым. То же самое механическое чувство. Я нуждаюсь в ее присутствии, подумал он. Я становлюсь хуже в ее отсутствие.